Игра нипочём - [82]
Сюда даже пробовали проложить железнодорожную ветку, опять-таки непонятно, за какими хренами. Промышленностью Пещёрка, как уже было сказано, располагала исключительно местной, почти на уровне народных промыслов. К трассам на Москву, Мурманск и Вологду никоим образом не тяготела…
И всё равно – строительство начиналось аж целых два раза. Первый раз – ещё при царе, весьма безуспешно. Вторую попытку осуществляли перед войной силами зэков, и официально именно война не дала её завершить. Рельсы сняли с готовых участков и увезли строить фронтовые рокады,[125] недоделанную насыпь на несколько лет бросили расползаться… а в послевоенной разрухе до неё просто всё руки не доходили… и, кажется, по сей день не дошли.
В общем, железнодорожная станция Пещёрка располагалась от собственно Пещёрки почти за сто вёрст, и туда дважды в день мотался страдалец автобус с великомучеником-водителем за рулём. Штопаный-перештопаный «ЛАЗ» выпуска восемьдесят затёртого года, огнедышащий и громыхающий, но удивительно живучий, – и немолодой, изобретательно матерящийся, в меру трезвый россиянин при нём.
Ну как тут не вспомнить замечательный афоризм, гласящий, что Питер и Москва суть два места, где можно посмотреть, как НЕ живут люди в России. Всего-то три часа поездом от культурной столицы – и вот вам, пожалуйста. Другая планета. Даже шоссе от Питера сюда не проложено, только поездом, который здесь вместо космического челнока… Оксана поглядывала в пыльное окно на замершие в зное вековые ели и хмуро ностальгировала по своей однокомнатной, казавшейся со здешней орбиты таким уютным обжитым гнёздышком… Она знала: это скоро пройдёт.
Дорога, проложенная на костях зэков и крепостных, местами шла прямо (Оксана догадывалась, что здесь использовали старую насыпь), местами принималась петлять. Асфальт кончился километра через два после старта от привокзального магазина, и теперь под колёсами бугрился и дыбился грейдер. Тут и там – с глубокими провалами, наводившими на мысли о ещё немецких бомбёжках.
Тишке автобусное путешествие давалось нелегко. Уж, кажется, настолько привык мотаться с хозяйкой туда и сюда, знал, как вести себя в автомобиле, на улице и в метро… Он и в поезде все три часа преспокойно проспал на любимых коленях, не нуждаясь ни в переноске, ни в поводке, и лишь изредка просыпался, чтобы посмотреть на мелькание за окном да попить немного водички… Но это! Грохот, жуткая жара, тряска, угарная солярочная вонь!..
Примерно раз в десять километров его терпению наступал предел: Тихон вскакивал – огромный, рыжий, похожий на миниатюрную рысь, – и принимался орать. Надрывно, с выражениями, басом. Тогда на него оглядывался даже водитель, причём в глазах матерщинника-рулевого читалось неподдельное уважение. Наверное, он с пятого на десятое, но понимал кошачий язык.
– Тиша, Тишенька, – уговаривала питомца Оксана. – Ну не было у них минералки, вот, швепса попей… Да заткнись уже ты наконец, а то кастрирую тупыми ножницами… Тихо, говорю, гад мохнатый!
После каждого приступа недовольства кот затихал, аморфно падал обратно на колени Оксане и отворачивался от мирской суеты, всовывая голову под локоть то ей, то дремавшему рядом пассажиру.
Народ в автобусе сперва косился на котовладелицу, но к исходу сороковой версты начал комментировать.
– Никак издох, – обернулся, ухмыляясь, с переднего сиденья некто красноносый. Может, он бы пофилософствовал на тему «понаехали тут, да ещё кошек развели», но взгляд Оксаны заставил его о чём-то задуматься. – Ну, какие мы серьезные…
Нечёсаный бородач, сидевший через проход справа, лишь мельком глянул, хмыкнул и снова уткнулся в журнал. Он был, похоже, из счастливой породы обладателей железных вестибулярных аппаратов, кого не берёт ни морская болезнь, ни такая вот тряска. Его спутнице повезло меньше. Она с явным изнеможением обмахивалась газетой… и, если подумать, её шёлковый платок и огромные тёмные очки были здесь куда менее к месту, чем орущий благим матом Тишка. Такую кукольно-нежную красавицу легче было представить себе где-нибудь на Лазурном Берегу, в Ницце. Но в вонючем автобусе, бороздящем (в прямом смысле) русское бездорожье?.. Может, кинозвезда, сбежавшая от папарацци?..
Оксанин сосед между тем проснулся, чмокнул губами коту и негромко спросил:
– Ты чего рыжий-то такой, брат?
Он, наверное, не то чтобы спал, просто думал с закрытыми глазами о чём-то своём.
– Рыжий, говорят, к деньгам, – улыбнулась Оксана. – Извините, он голову к вам положил…
– Да ладно. – Пассажир осторожно, чтобы не потревожить кота, потянулся к плошке со швепсом, которую Оксана всё ещё держала в руке. – Можно мне? Раз котик не хочет…
Оксана сперва удивилась столь явному отсутствию брезгливости, но недреманное чутьё уже подсказывало ей нечто знакомое, и, невольно присмотревшись внимательней, она попыталась «прочитать» его внешне. Да, странный пассажир… Длинноволосый, в очках, в какой-то застиранной футболке. Однако постриги его, сними очки, одень поладнее – в камуфляж, например, – и получится натуральный спецназовец. Разворот плеч, повадка, манера разговора, голос, взгляд… Прямой, пронизывающий, смелый. И… какой-то отрешённый. Будто со стороны. Взгляд наблюдателя. Так смотрит блаженный на очередь за дефицитом, инок – на шумную дискотеку.
