Игра Люцифера. Как один человек раскрыл «глобальный заговор», вышел из тюрьмы и стал миллионером - [5]
Я вновь посмотрел на Дуга. На его губах появилась ухмылка. Я был уверен, что и он сейчас думает о том, какой неожиданный поворот совершила судьба Оленикоффа.
У нас, Биркенфельдов, есть свои особенности — мы жесткие, мы готовы к схватке, и мы прирожденные борцы. Наш отец — известный нейрохирург, и мы, трое братьев, выросли, играя в хоккей и футбол и занимаясь различной работой с тех пор, как научились ходить. С нами приятно иметь дело, но мы не поддаемся. Наша фамилия означает на немецком «березовое поле». Так и есть — мы высокие, твердые, порой мы гнемся под ветром, но никогда не ломаемся. И если вы хотите срубить нас, то вам лучше вооружиться чем-то покрепче.
Мы свернули с дороги под порывами бури, проехали немного по узкой тропинке, а затем я увидел Скулкилл (по-английски это название похоже на слова «школа» и «убивать» и звучит странным каламбуром, как будто попавший в это место ничему не научится). Тюрьма была окружена лесами, а ее площадь была не меньше десятка футбольных полей. Главный вход представлял собой невысокий бетонный прямоугольник с затемненными окнами и рядами колючей проволоки, натянутой по всей крыше. Американский флаг трясся под порывами ветра, а его веревочные шкивы с силой били по флагштоку. Мой желудок сжался. Пришла пора расплачиваться.
На улице перед входом стояло несколько телевизионных автобусов и автомобилей, в которых приехали журналисты. Рядом стояли собравшиеся со всего мира репортеры в пуховых куртках и пытались согреться, размахивая руками. Увидев нашу машину, они побросали чашки с кофе и принялись включать свои прожектора и микрофоны. Многим я заплатил, чтобы они приехали. Я собирался провести пресс-конференцию и сообщить правительству США все то, что я думал об его наглой лжи, которая привела меня в тюрьму.
И если вы еще не поняли, кто я такой, скажу, что я — молоток, который только и ждет, чтобы забить очередной попавшийся на пути гвоздь.
— Ну, началось, — сказал Дуг, припарковавшись рядом с другими машинами.
Я выбрался наружу и посмотрел на небо. Снег падал сверху крупными хлопьями. Это был мой последний взгляд на свободный мир, прежде чем я сяду в тюрьму на три года. Я был одет довольно просто — в клетчатую фланелевую рубашку и красную горнолыжную куртку, на голове у меня была черная бейсболка. Я заметил в толпе одно дружелюбное лицо.
Единственным адвокатом, который остался со мной, был Стивен Кон — притом что я не платил ему ни цента. Этот миниатюрный парень с копной вьющихся серых волос, в очках, всегда настроенный оптимистично, был невероятно умен и при этом мог быть злобным, как питбуль. Он был главным советником Национального центра помощи информаторам в Вашингтоне. Стив был убежден в том, что правительство должно заплатить мне немалую награду, и собирался приложить к этому все усилия. Я любил этого парня, но считал его мечтателем. Двинувшись в направлении тюрьмы в сопровождении Дуга, я поприветствовал Стива кивком.
Репортеры столпились вокруг меня. Я увидел, как в нашу сторону от главного входа топают двое тюремных стражей в черных куртках-парках, ухватившись за пистолеты и дубинки. Один из них панически помахал рукой в перчатке.
— Вы не можете проводить здесь пресс-конференцию! — закричал он. — Это частная территория!
Я ткнул пальцем в направлении дороги и ответил с нарочитым акцентом уроженца Новой Англии:
— Эта дорога принадлежит людям Америки, а не вам. Это федеральная собственность. Вы хотите сказать, что Первая поправка[4]в моем отношении уже не действует?
Стражники посмотрели друг на друга, чертыхнулись и отступили. Невысокая женщина-репортер сунула мне под нос микрофон.
— Мистер Биркенфельд, вы собираетесь сдаться федеральным властям, обвиняющим вас в заговоре с целью совершить налоговое мошенничество, — сказала она, приняв красивую позу перед камерой. — Вам есть, что сказать?
Я изо всех сил попытался изобразить из себя Клинта Иствуда.
— Я бы хотел сказать, как я горд тем, что мне хватило смелости выступить с разоблачением крупнейшего налогового мошенничества в мире. — Репортеры принялись писать в блокнотах и щелкать кнопками диктофонов.
— И вот что я получаю за это! — Я кивнул в сторону тюрьмы. — Обвинение от министерства юстиции!
Затем я попытался придать своему лицу максимально умудренный вид.
— Выводы вы можете сделать сами…
Из толпы послышались другие вопросы, однако я уже сделал главное — выпустил свою стрелу в направлении правительства. Стив Кон, не скрывавший своих эмоций, смог протиснуться ко мне.
— Вы хватаете изоблачителя, благодаря которому американским налогоплательщикам вернулась огромная сумма денег, и бросаете его в тюрьму? Это пародия на справедливость! Это ошибка! Это настоящий абсурд!
Я похлопал Стива по плечу, пожал руку брату, выбрался из толпы и поднялся ко входу по бетонным ступенькам. Стражники заломили мне руки за спину и сковали наручниками. Щелк.
Затем меня затащили внутрь через открывшиеся двери. Крики репортеров были почти не слышны на территории тюрьмы; никаких звуков, кроме завывания метели. Мы прошли через комнату, в которой принимали новых заключенных. На ее выбеленных стенах висели портреты довольных надзирателей. Линолеум в комнате пах, как в школьном спортзале, этот запах нравился мне с детства. В углу комнаты сидела за высоким столом дородная блондинка, такая же приветливая, как Гудвин, Великий и Ужасный. Она уже знала, кто я такой, однако я все равно попытался привлечь ее внимание.
