Игра и Реальность - [41]

Другое дело — работа по интерпретации, которая, собственно, отличает анализ от самоанализа и которую аналитик просто обязан проводить. Чтобы такая интерпретация была эффективной, она обязательно должна соотноситься со способностью пациента вывести аналитика за пределы собственного внутреннего мира. После этого пациент уже сможет как-то воспользоваться самим аналитиком, что и является предметом данной статьи. В обучении, так же как и в кормлении ребенка, никогда не требуют доказательств способности ребенка применять внешние объекты, но в нашей работе необходимо специально работать с формированием и развитием этой способности, а также осознавать, признавать невозможность для пациента применять объекты, когда это является фактом.

В анализе пограничных случаев иногда можно наблюдать очень тонкие явления, которые выступают как подсказки для понимания реальных шизофренических состояний. Термином «пограничный случай» я называю ситуации, когда в центре — психотическое расстройство, но пациенту в достаточной степени свойственна психоневротическая[31] организация личности, чтобы демонстрировать психоневроз или же психосоматическое расстройство, в случае если центральная психотическая тревожность угрожает прорваться в грубой форме. Психоаналитик в подобных случаях может годами поддерживать пациента в его потребности быть психоневротиком (что противоположно сумасшествию) и лечиться как психоневротик. Анализ проходит очень хорошо и все довольны. Единственный минус — в том, что анализ никогда не заканчивается. Он может быть остановлен, и пациент даже может задействовать психоневротическую ложную личность, для того чтобы все с благодарностью завершить. Но на самом деле пациент понимает, что никаких изменений в том, что является основой (психотического состояния), не произошло и что аналитик и пациент преуспели в своем неявном сговоре, направленном на провал анализа. Но даже этот провал может быть ценным, при условии, что оба — и аналитик и пациент — признают его. Пациент стал старите, увеличилась вероятность смерти от несчастного случая или болезни, так что настоящего суицида можно избежать. Более того, пока работа шла, она приносила радость. Если бы психоанализ мог быть образом жизни, то такое лечение, можно сказать, дало бы то, что оно должно было дать человеку. Но психоанализ — это не образ жизни. Все мы надеемся, что пациенты будут заканчивать работу и забывать нас, что они обнаружат, что сама жизнь — это вполне осмысленная терапия. И хотя мы пишем об этих пограничных случаях, в глубине души всегда остается беспокойство о том, что это глубинное расстройство останется не узнанным, нераскрытым. В более явном виде я старался сформулировать это в своей работе по классификации (Winnicott, 1959–1964).

Может быть, стоит еще ненадолго отвлечься, чтобы обсудить мою собственную точку зрения по поводу различия между объектными отношениями и применением объектов. В объектных отношениях допускаются определенные изменения в личности, из тех, которые стали причиной возникновения термина «катексис». Объект стал значимым. Механизмы проекции и идентификация уже работают, и субъект опустошен до такой степени, что части субъекта обнаруживаются в объекте. Хотя при этом субъект обогащается в эмоциональном плане. Эти изменения сопровождаются некоторым (незначительным) физическим возбуждением по направлению к усиленному функционированию (состоянию, подобному оргазму). (В данном контексте я сознательно обхожу те аспекты объектных отношений, которые относятся к перекрестным идентификациям (см. ниже, глава 10, с. 210). Это останется за границами нашего исследования, поскольку данные проблемы относятся к предшествующему этапу развития по отношению к обсуждаемому в этой работе процессу перехода от самосозерцания и построения отношений к субъективным объектам к применению объектов.)

Объектные отношения — это опыт, который можно описать исходя из представления о личности как об изолированном субъекте (Winnicott, 1958b, 1963a). Однако, когда я говорю о применении объекта, я принимаю объектные отношения как данность, но добавляю новые качества, которые затрагивают природу поведения самого объекта. Например, объект, чтобы его можно было использовать, должен быть реальным, являться частью внешней, разделенной между людьми реальности, а не нагромождением проекций. Именно отсюда, я думаю, и возникает огромное различие между отношением к объекту и применением объектов.

Если я в этом не ошибся, то следует признать, что обсуждение проблемы отношений — гораздо более легкая задача для аналитика, чем обсуждение применения объектов. Отношение можно рассмотреть как феномен чисто субъективный, и психоанализ всегда гордится, если может элиминировать все факторы окружения, за исключением рассмотрения окружения с точки зрения механизмов проекции. А если заняться применением объекта, то выхода уже нет: аналитик должен учесть природу объекта не как проекции, а как такового.

Пока я остановлюсь на такой формулировке: отношение можно описать с точки зрения субъекта, который отделен от окружающего мира, а применение — лишь исходя из того факта, что объект существовал всегда и независимо от субъекта. Видите, это как раз те проблемы и та область, с которой я работаю, именно это я называю феноменом перехода.