Игра и Реальность - [40]

На мой взгляд, сложность этого монолога заключается в том, что сам Гамлет не имеет ключа к этой загадке — хотя он находится в его собственном измененном состоянии. У Шекспира был ключ, но Гамлет не мог посмотреть спектакль Шекспира.

Если смотреть на игру таким вот образом, то вполне возможно рассмотреть измененное отношение Гамлета к Офелии, его безжалостность по отношению к ней как картину жестокого непринятия, отторжения Гамлетом женского начала в самом себе, элемента, который отщеплен и контроль над которым передан Офелии. Одновременно собственное мужское начало Гамлета стремится захватить всю его личность. Безжалостность к Офелии здесь может рассматриваться как показатель нежелания Гамлета оставить, отказаться от отщепленного женского начала в самом себе.

Таким образом, само произведение (если бы Гамлет мог прочесть или увидеть его на сцене) показало бы ему природу его дилеммы. Спектакль внутри спектакля не смог выполнить эту функцию, и я бы сказал, что он инсценировал его, чтобы оживить мужскую сущность в самом себе, которая была полностью разгромлена трагедией.

Можно заметить, что аналогичная дилемма, которую переживал сам Шекспир, как раз подкрепляет проблематику его сонетов, которая стоит как бы за их содержанием. Но это означает игнорирование и даже оскорбление по отношению к основному качеству сонетов, а именно к поэзии. Действительно, и профессор Найтс (L. С. Knights) настаивает на этом особо, так просто забыть про саму поэзию произведения, когда пишешь о действующем лице, как если бы это была историческая личность.

Резюме

1. Я рассмотрел, что дал мне в моей работе новый уровень осознания важности диссоциации у некоторых мужчин и женщин, касающейся их мужского и женского начала и частей их личности, базирующихся на этих элементах.

2. Я взглянул на искусственно препарированные мужские и женские сущности и обнаружил, что на данном этапе можно связать импульс, направленный на объекты (и то же самое в пассивном залоге), с мужским началом, тогда как характеристикой женского начала в контексте объектных отношений является идентичность, то есть предоставление ребенку основ для существования, бытия, а затем, позже, для чувства самости. Но также я понял, что все это находится в абсолютной зависимости от особого рода материнского ухода, когда мать либо справляется, либо терпит неудачу в том, чтобы обеспечить ранее функционирование женского начала в ребенке, таким образом, что человек может найти основания переживать по поводу собственного существования. Я писал когда-то: «Таким образом, нет смысла использовать слово „Оно“ для обозначения явлений, которые пережиты, спрятаны, занесены в каталог и в итоге проинтерпретированы силами „Я“» (Winnicott, 1962).

Теперь я хочу сказать другое: «После существования — действие или стимулирование к действию. Но сначала существование».

Добавленная заметка по поводу воровства

Воровство относится к мужскому началу в мальчиках и девочках. Возникает вопрос: а что соответствует этому с точки зрения их женского начала? Ответ может быть таким: относительно этого элемента индивид узурпирует позицию матери, ее место или одежду, таким образом приобретая желанность и соблазнительность, украденную у матери.

6. Использование объекта и построение отношений через идентификацию [30]

В данной главе я предлагаю обсудить идею использования объекта. Смежная тема объектных отношений, мне кажется, уже рассмотрена нами во всех подробностях. В то же время, тема применения объекта рассматривалась не так подробно, и даже возможно, никогда не становилась предметом специального исследования.

Источники данной работы по проблеме применения объектов — в моем клиническом опыте и непосредственно в моем собственном процессе развития. Я, конечно же, не могу претендовать на то, чтобы другие тоже следовали по тому самому пути, по которому развивались мои идеи. Но я бы хотел обратить внимание на имеющуюся последовательность идей, тем более что порядок в этой последовательности определяется как раз эволюцией моей работы.

То, что я хочу сказать в этой главе, — необычайно просто. Хотя это и вытекает из моего психоаналитического опыта, я бы не сказал, что это могло бы проявиться в моей работе как психоаналитика два десятилетия назад, поскольку тогда я еще не владел техникой, позволяющей осуществиться тем процессам, происходящим с переносом, которые я хочу сейчас описать. Например, я лишь совсем недавно научился ждать — дожидаться естественного развития переноса, возникающего из растущего доверия пациента к психоаналитическому методу и ситуации, и избегать разрушения этого естественного процесса проведением интерпретации. Заметьте, я говорю именно об интерпретировании, а не о самой интерпретации. Я со страхом думаю, какие значительные изменения я задержал или не допустил, по причине своей потребности интерпретировать, у пациентов, которых я классифицировал и относил к определенной категории. Только лишь если мы умеем ждать, пациент и психоаналитик приходят к творческому взаимопониманию, всегда безумно радостному, и сейчас эта радость приносит мне большее удовольствие, чем когда-то мне приносило ощущение себя умным человеком. Я думаю, что интерпретирую главным образом для того, чтобы показать пациенту границы моего понимания. Принцип в том, что пациент, и только лишь пациент знает ответы. Мы лишь способны, или же не способны, дать ему или ей возможность реализовать то, что он или она знает или начинает осознавать через принятие.