Игорь Всеславьевич и Злокачественная опухоль - [7]

Он молодец да Игорь свет Всеславьевич не мешкался,

Он целовал-то девушку во губы алые,

И предлагал он Лелюшке Сварожичне

Ведь дружбу крепкую, ведь дружбу полюбовную.

А й соглашалася она да Лелюшка-прелестница,

А и потом ходили вечерочками они гуляти

Под дивным месяцем во тополином парке-садике,

Вздыхати, целоватися и миловатися.

В один из вечеров он Игорь свет Всеславьевич

Поосторожненько да воспрошает ненавязчиво:

— Сударыня нунь Лелюшка-разлапушка!

А мы-то ходим, мы гуляем в парке-садике,

Вздыхаем и целуемся, и любоваемся —

А всё грустиночка не сходит со твоих очей,

А неземное всё томленье кроется в груди твоей…

Ой ты скажи-поведай мне печаль-кручинушку!

А ль я не мил тебе, красавица? А ль не пригож?

Как отвечает-раскрывает Леля дочь Сварожична печалюшку:

— Да ай же разудалый Игорь свет Всеславьевич!

А ты и мил мне, и пригож, любимый сокол ясный!

То грусть моя по святорусской по судьбинушке несчастной,

По сказочным родителям — отцу Сварогу, Ладе-матушке.

А нынче-то ни радости, ни просьб они не слышати,

А ни подарочков, ни угощений боги русские не ведати.

Да знает-чует же сердечко — закатилось горюшко

Во тот ли Ирий, в то местечушко отчизное.

Вдруг вспомнил Игорь свет Всеславьевич второй-ка сон,

 Он туточки рассказывает Лелюшке да ясновидице:

7

Как второй-то раз летел млад Финист Ясный Сокол

Сквозь лихую непогодушку злосчастную

Надо синим морем-Окияном беспокойныим

А ко тым высокиим кряжам Рипейскиим

Через тую огненну небесну Ра-реку

Ко тому ли черн-хлад камушку Алатырю.

Подлетал он, Финист, светлой молнией

И садился он меж ручейков зловонныих,

А й глядел вокруг себя на таково-то зрелище:

Во былом саду на выжженых лугах,

А й во тых ли буреломах непроходныих,

А й во тых ли буераках непролазных

Как случился страшный, беспощадный бой.

Бьется птица вещая свят Матерь Сва

Со Змеиным Чудищем, Звериныим.

Оно Чудище крутое, всё о трех главах,

Каждая глава сама себе рычит-пыхтит

А и хáйлища раззёвыват глубинные,

Выпускат из тых бездонных пропастей:

Как срединная-то голова — столб пламени,

Как втора-то голова — удушлив дым,

Как и третья-то плюёт слюною ядовитою.

А и всё-то Чудище противно-безобразное,

Когтями цепкими скребет оно землицу русскую,

Да текут по тем оврагам метастазы гнойные,

Оны ползут да окружают птицу вещею,

А и хотят во пóлон взяти Матерь Сва.

А уж она одним крылом-то отбивается.

Как ведь друго крыло да кровью обливается.

И говорит она по-человечьи слабым голосом:

— Уж ты ой еси, млад Финист Ясный Сокол!

А й повадилось к нам Чудище Звериное-Змеиное.

Оно русских-то богов сном мертвым усыпило,

Заколодовало василисков, грифонов.

Полонило сорока царей и со царевичем,

Сорока князей и со князевичем,

Сорока могучих витязей и мудрых же волхвов.

Оно хочет разорити сад-то райский,

Оно жаждет погубити святорусский мир.

Уж ты ой еси да Финист Ясный Сокол!

Ты лети скорым — скоро да обвернися,

Обернися русским нунь богатырём.

Ты сразися с ненасытною Змеёю,

Ты убей её, проклятую, да уничтожь!

Встрепенулся Финист Ясный Сокол,

Поднимался он во чёрно поднебесье,

А й клевал он Чудище по головам немножечко,

А и бил погано Чудище во брюхо смрадное.

Развернулся тут исчадный Зверь, он повернулся,

Дунул-прыснул он столбом-то огненным,

Падал Финист Ясный Сокол на побоище,

Взмахивал крылами опаленными…

8

И вот однажды во училище-коллéдже медицинскоем

Да приключилася дурна история, нечестная.

Принесли-ка в ученические стены — от стыпендию

И роздали же слегка по группам нескольким,

Остальные-то деньжата — в сейф, до утречка.

А на утро открывали — нету денежек!

Умыкнули семь тыщенок рубликов студенческих.

Да как тут все и зашумели, и забегали,

А и кого подозревать? Кого ловить-хватать?

Тáк вот день пришел и приволок беду с собой,

А заодно — майора-следака из части оперной.

Он по отделу внутренней секреции силен-то был,

Онко Онкович-то Раков он смекалист был.

Повелевал-ка всем писать записки обязательны:

Кто, где, во сколько, почему существовал в тот день,

И не заметил ли чего такого необычного.

Все алиби писали — и студенты, и учителя,

Директорша, завхоз, уборщица…

И все сдавали-то записочки майору Ракову.

Долго ли, коротко ли времецко бежало,

Вот получает Игорь сын Всеславьевич повесточку.

В повестке-ярлычке да таково посланьице:

«Извольте, дескать, Игорь сын Всеславьевич,

Явиться ко тому ко следаку О. Ракову

Такого-то числа, такого года

Во кабинет отдела внутренней секреции».

Глядит удалый молодец, что делать нечего,

Когда по утру ясна зорька занималася,

А и студентики гурьбой пошаркали в колледж,

Идет он, с замираньем сердца, Игорь свет Всеславьевич,

В назначен срок приходит в ментовской отдел.

Заходит во пигментный кабинетик, здоровкается и садится нá стул.

И тут рассматриват он логово ищеек узаконистых.

Висят на стеночке Балканский полуостров,

Большие круглые часы, эзотеричный календарик,

Знакомый фас вождя и список розыскной рецидивистов наглыих.

Стоит зде дым столбом от крепких сигарет.

Бурнастый плотный Онко Онкович-то Раков

Он курит дистрофический «Кэмэл»,

А й исподлобья смотрит, глазки щурит.

Как есть пигмент — не в ус не дует, и не в бровь, не в глаз,

 А всё ж таки царицу опухоль напоминат.

И без обиняков, и многозначно улыбаясь,

О.Раков предлагает Гоше расколотися,