Иголка любви - [38]

Верх был синий, молчал. Оттуда, где свет, жгло лицо и плечи. Ходить было трудно, жгло. Все лежали тихо у воды. Вода молчала. Из нее шел свет. Ходить было горячо, красиво спали ветки.

Пошла искать еду. Нигде не было. Трава позвала. Стала ходить по траве, вспомнила про воду, но уже далеко — легла вся в траву, трава стала шептать, стали приходить из нее разные. Ползли и летели, один трещал над лицом. Отвернулась, увидела сливу.

Слива лежала, где мало травы. Слива была одна. Слива была горячая, немного лопнула. Были пузырьки горячего сока и сахара. Она блестела и нет. Взять было далеко. Слива ждала. Лучше было лежать.

Все приставали, ползли. Было смешно от них. Хотелось смотреть на сливу. Как она лежит, раскрывается пузырьками сока и сахара.

Пришла змейка с ножками, раскрыла ротик. Ротик был желтый, змейка была серая. Оторвала от сливы, трудно глотала. Сразу пришла другая змейка, молодая. Оторвала от сливы, тоже стала глотать. Серая змейка толкнула молодую — отгоняла от сливы. Та отбегала, глотая, а тут пришли сразу еще змейки и стали кушать.

— Эй, здесь нельзя лежать. Вы слышите?

Тогда серая змейка их всех растолкала и засунула голову в сливу. Все дрожали и толкались. Били хвостиками. Все залезали в сливу и отбегали, трудно глотая. Потом все ушли.

— Уходи! Уходи! Кому говорят!

Осталась пустая слива.

— Иди с газона!

— Пускай лежит, что тебе? Она же вон какая.

— Здесь отдыхающие гуляют! Им видно.

Она лежала и блестела, она смотрела дыркой. Все наелись и ушли, а слива все еще была. Она лежала и ждала. Пришлось встать и пойти к ней. Взяла пустую сливу, пахло горячим. Стала ее жевать.

— Смотри: она траву ест.

— Не траву, она что-то нашла из травы.

Она долго не глоталась, делала слюну сладкой. Потрогала место земли, где она лежала. Змейки спали на камнях. Разные ползали и летали. Слюна оставалась сладкой. Сливы больше не было. Было много сытых змеек, была сладкая слюна. Жить было хорошо и жарко. Кто-то смотрел прямо в голову. Говорил нежное. Иди искать теплого хлебца. Его дают, он сам не лежит, как слива. Не знала, что боится (помнила про виноград), думала, что хочет лежать в траве. А хотела теплого хлеба.

Пришла, где корабли. Корабли хотели сюда. Они были очень большие, стояли тихо. Земля не могла их держать, а вода могла. От них болели глаза. Они были очень чистые — всегда жили в воде. Им не было жарко. А хотели сюда. Рядом стояли. Приходили и стояли, смотрели, но их прогоняли обратно, они брели через большую воду до самого конца, где не видно. Там они жили. Но всегда хотели сюда.

Внизу, у кораблей, весело. Здесь может быть хлебец. Ходила, ждала.

Увидела — в самом низу, под ногами у всех — человек на подставке. Он держался руками за землю. Рядом стояла бутылка. Человек из нее пил. Рядом лежал хлебец. Немножко. Низкий человек смотрел вперед, на большую воду. Корабли ему мешали, он сердился, катился туда-сюда, ударял кулаками землю. Потом находил бутылку, пил из нее. Человек зло откусывал от хлебца и снова смотрел на большую воду. На спине у него было мокро от жары, волосы были теплые от жизни. Подошла, потрогала волосы. Волосы были послушные. Села рядом на коленки. Голос из человека шел смело. Сидела, смотрела на тихие волосы. Сидеть так было неудобно, но не хотелось уходить от него вверх. Человек попил из бутылки, подержал в руке, дал. Из бутылки пахло хлебцем. Отпила, горько, человек показал зубы. Смеялась от его смеха, стали смотреть на воду. В ней стоял свет. Человек пил из пенной бутылки. Пахло хлебцем, водой.

— Ты говорить совсем не можешь?

Пена лезла из бутылки. Человек ее слизывал языком.

— Плохо. Видишь, у меня наружность обрезанная, а у тебя внутри ничего не осталось. Видишь, как по-разному с людьми происходит.

Человек был короткий, его ноги затянуло в землю. Он упирался в землю кулаками, хотел еще выглядывать сюда.

— А ты с кем живешь? Я — один.

Голос из человека хотел улететь, но все время боялся, прятался в горячее шептание. Если голос улетит, он останется совсем один, без ног и без голоса.

— Мне тридцать два года. У меня сильные руки. Я много умею.

Если голос совсем уйдет, человек не сможет удержать землю, она затянет его всего, с теплыми волосами.

— Кому хуже: мне или тебе? С другой стороны, зачем женщине ум, а хоть и голос? Ей нужно лицо и ноги. А с другой стороны, я все могу. Куда хочу — иду, могу даже купаться.

Голос обманывал человека. Человек это понимал, находил свою бутылку, кусал хлеб:

— Я дома все сам делаю. А у тебя даже дома нету. Это видно. Одно колечко, и то простое.

Пришли другие. Отвыкла, что высокие. Смотрела вверх — видела черные дырки ноздрей. От высоты их глаза боялись. Немного. Им было высоко стоять, и они не знали, что им теперь делать. Стали говорить своими голосами:

— Толик, ты невесту себе нашел?

— Нашел, Дима. Видишь, села, не уходит.

— А что, все при ней.

— Так я не спорю. А вы купаться?

— Эй, пойдешь за Толика замуж?

— Она говорить не может. Вы куда идете, в кино, что ли?

— Зачем с ней говорить. Ты с ней молча.

— Хачек, вы с Димкой купаться идете?

— Слушай, Толик, адалжи невесту, будь другом!

— Если купаться, то сейчас море грязное. После шторма.