Игла бессмертия - [7]

— Кто же прав?

— Один Бог ведает. Я-то скажу за князя, но казаку вместе с землёй было пожаловано личное дворянство, и дело может дойти до Сената. Желаете ли, можно обо всём поподробнее у князя узнать — он в своём имении сегодня вечером ассамблею устраивает, всё наше общество соберётся, кушанья будут французские, турецкие, рекомендую.

— Ассамблеи мне нынче посещать недосуг. А что, Перещибка — смутьян?

— Нынче нет, пообтесался, а когда только у нас поселился, лет десять тому, да, бывало. То крестьян казённых в Берёзовке обидит, то купцов на дорогах пощиплет, с ним в ту пору дюжины три казаков было.

— Три дюжины? Ого!

— Должно быть, теперь меньше, разбежались казачки, когда Степан озоровать перестал.

— Однако ж, мне может понадобиться войсковой наряд. Сколько у вас в Боброцске солдат?

— Один, и тот — калека колченогий.

— Как же так?

— Его превосходительство господин губернатор уже год как забрал солдатушек к себе в Воронеж. Всё ищут ватаги разбойников, что наводят страх на все окрестные уезды. Хотя уж три месяца о них не слышали, но господин губернатор пока разъезды не распускает.

— Кто же поддерживает порядок?

— Его сиятельство Борис Константинович выделил дюжину человек. Людишки вышколенные, я их еженедельно наставляю, и в городе у нас тихо-покойно.

— Что ж, видно, мне всё же стоит поехать к князю на приём.

— Вот и славно, гостей созывают к семи часам, я за вами заеду. Или, если желаете, останавливайтесь у меня. Уверяю вас, будет очень удобно.

— Благодарю, но нет, не желаю вас стеснять. К тому же я задержусь здесь всего лишь на одну ночь.

— Что ж, воля ваша.

Капитан-исправник отбыл, а довольный задержкой Тихон начал переносить поклажу в трактир.

— Барин, надобен ли я вам буду на ансамблее?

— Думаю, нет. Полагаю, у князя достаточно слуг.

— Дозвольте тогда себе постой подешевле сыскать, а то двадцать копеек с души за ночь это озорство, этак и захудать недолго.

— Поищи, поищи, а ещё расспроси у неё про местных знахарок, ведуний и прочих, коих считают ведьмами.

— Расспрошу, расспрошу, всё узнаю, — радостно сказал Тихон и отправился на примеченный по пути двор.

* Гашник — женский пояс.

Глава 3

Ранним утром, когда рассвет ещё только-только позолотил верхушки деревьев, путники уже собирались в дорогу. Кто-то завершал завтрак, кто-то скатывал одеяла, а Фёдор делал Николаю перевязку.

— Эка меня угораздило, — посетовал раненый, глядя на распухшую ногу. — На вот теперь, гляди на собственное своё скудоумие.

— Да, думаю, придётся тебе ходунки смастерить, — сказал Фёдор. — Дёма, сруби подходящее деревце, а лучше пару.

— А что я-то? Нашли себе, что ли, молодого? — возмутился злой с утра Демид.

Ворча себе под нос, он рукой опустил на землю подскочившего было Олега и направился к ближайшим зарослям. Мимоходом плюнул в сторону трёх серых кучек — всего, что осталось от нечистых — и принялся за дело. Несколько сноровистых ударов, и молодое деревце с крепким толстым сучком, как раз под руку, превратилось в костыль — армейский тесак незаменимая вещь в походе.

Демид сунул ходунки пятками в угли костра и присел рядом.

— Паря, что ж от тебя и слова-то людского не слышно? — напустился он на Олега.

Парень в это время жевал и только виновато развёл руками.

— Убогий он — немой, — пояснил Николай, вертя в углях свои новые деревянные ноги.

— Вон оно что... — тон Демида сразу потеплел. — Как же тебя к нам занесло? Жил бы в какой обители, среди монахов.

— А он как раз из Сергиева монастыря, послушником там был.

— Зачем же его оттуда взяли?

— О том доподлинно не ведаю. В монастырь мы с господином капитаном наезжать не забываем, а в крайний раз настоятель нам его в спутники определил. О чем-то они долго разговаривали тогда, а поутру Олег с нами уехал.

— А знаешь ты, зачем идём? — опять обратился Демид к парню.

Тот кивнул и, встав, показал пальцем на кучки серого пепла в отдалении.

— Верно, и не боишься?

Олег помотал головой, молитвенно сложил руки и показал глазами вверх.

— Ну, добро.

Вскоре вся компания снялась с лагеря. Хорошо путешествовать утром — свежо, не жарко, и сил ещё полно, и нет ещё утомления. В такую пору и муж средних лет, и старик, все равно чувствуют себя молодыми.

Шли не спеша, но Николай постепенно, с каждой верстой, ковылял всё медленнее. Нога в месте укуса отдавалась болью при каждом шаге. Так бы и вовсе пришлось носилки готовить, кабы не послышались сзади конский топот да весёлая песенка:

Пошла млада за водой,

Коромысел золотой.

Эй-эй люли, люли,

Коромысел золотой.

А за младой день-деньской

Ходит парень веселой.

Эй-эй люли, люли,

Ходит парень веселой.

У неё чистой водицы

Просит из ручек напиться.

Эй-эй люли, люли,

Просит из ручек напиться.

Млада его напоила

И любовью одарила.

Эй-эй люли, люли,

И любовью одарила.

Говорит: «Приходи сватать,

Будем мы с тобой женаты».

Эй-эй люли, люли,

Будем мы с тобой женаты.

Ночью парень согласился,

А поутру открестился.

Эй-эй люли, люли,

А поутру открестился.

Путников догонял мужик на телеге, запряженной худой, почтенной годами лошадёнкой.

— Здравствуй на все четыре ветра, добрый человек! — обратился Фёдор к мужику и снял шляпу.

— И вам, служивые, поздорову! — смял свою шапку возница.