Игги Поп. Вскройся в кровь - [12]

К счастью, эксцентричность Гиацинта дополнялась положением Джима Остерберга в школьной иерархии, и его роль в организации выпускного вечера талантов обеспечила участие его альтер эго в качестве конферансье 10 марта 1965 года. Его партнер по конферансу, Рикки Ходжес (по словам Джима, «очень занятный черный парень, вроде местного Криса Рока»), говорит, что у него была просто роль «напарника» в комическом дуэте. После пары репетиций у Рикки дома и в трейлере «Окса» «Гиацинт и Ходжес» открыли вечер. Рикки достал лейку и полил воображаемой водой партнера, который постепенно «распустился и расцвел», и они стали на пару развлекать 2000 школьников, сидевших в зале, сыпать шутками и импровизированными стишками. Ходжес отпускал остроты, а Гиацинт хихикал, кривлялся и сюрреалистически скакал по сцене. Сегодня, конечно, все это звучит двусмысленно, и Джим Остерберг даже немножко защищает свое новаторское альтер эго («Я и слова-то такого не знал – голубой!»), но представление было веселое, смелое, и аудитория покатывалась со смеху.

Парнишка помладше, который скоро станет одним из самых ярких певцов Анн-Арбора, был зачарован представлением. Ему понравилась и пара номеров, которые Джим сыграл со своей группой The Iguanas, но самое большое впечатление оставили ни на что не похожие ужимки и прыжки Гиацинта. «Никто ничего подобного не ожидал, – говорит Скотт Морган. – Гиацинт был такой занятный, такой харизматичный. Это было как предвестие того, чем он станет потом».

Через три года Морган увидит Джима Остерберга в качестве Игги Студжа в детройтском Гранд-Боллруме. Он вспомнит Гиацинта и поймет, что все это уже видел.

Через сорок лет после этого вечера выпуск 65-го года собирается в огромной аудитории Анн-Арбор-Хай. Электричество ремонтируют, в аудитории полутьма, но все же можно рассмотреть прекрасное помещение, перед которым меркнут многие провинциальные театры и выставочные залы. Прошлым вечером одноклассники Джима Остерберга праздновали сорокалетие выпуска в боулинге Колониал-Лэйнс, сегодня официальный прием. Изредка мелькают вспышки прежнего школьного соперничества, воспоминания о «таппанских снобах», но преобладает теплая, дружеская атмосфера, полная рассказов о тех, кто счастливо женат на бывших школьных подружках, или побаловал себя ранним уходом на пенсию, или сделал удачную карьеру в академической, инженерной, правовой сфере.

Большинство одноклассников вспоминают Джима с улыбкой, вспоминают его политические взгляды и забавное чувство юмора; пара-тройка людей считает его заблудшим, эксцентричным существом, чья музыка никогда не сравнится с их любимым детройтским певцом Бобом Сигером. Многие женщины охотно говорят о его обаятельном остроумии и чарующих синих глазах и утверждают, что его самоощущение изгоя или отщепенца – какая-то ерунда, как сказала одноклассница Дебора Уорд: «Давайте по-честному: все-таки он не Эминем».

Мим Страйфф – элегантная, энергичная женщина – в старшем классе хай-скул встречалась с Сэмом Свишером, высоким, обеспеченным, очень классным парнем, одногодком Джима. Она тоже тепло вспоминает Джима, «очень умного мальчика», «одаренного, из верхнего эшелона», который заявлял, что когда-нибудь станет президентом Соединенных Штатов. Но когда мы идем по темным кирпичным холлам с безупречными мозаичными полами и надписями в стиле модерн, она улыбается, хладнокровно препарируя остерберговские достижения: «Я думаю, Джим перепробовал все. Он не был самым лучшим в гольфе; нельзя сказать, чтоб он был спортсменом. Он не был самым лучшим пловцом. Он был прекрасным оратором на дебатах, но тоже не самым лучшим. Он не был самым крутым парнем, и девушки у него были не самые крутые. И все же он хотел быть самым крутым. Он старался… и все же никогда не становился первым».

Тогда, в 1965 году, один парень в Анн-Арборе знал эту жестокую правду; у него была жаркая вера в себя и яростная жажда успеха, и это был Джим Остерберг, который так изящно шел к победе, но всегда приходил вторым. И все же он был уверен в своей исключительности. В чем-то он должен стать первым. Оставалось выяснить, в чем.

Глава 2. Night of the Iguana

Почтенный гуру чикагской блюзово-джазовой сцены и представить себе не мог, в какую пытку превратится этот холодный зимний вечер. Энтузиаст черной музыки, патрон подающего надежды молодняка вроде Мэджик Сэма или Джуниор Уэллса, владелец самого классного в Чикаго пластиночного магазина, Боб Кёстер привык, что даже самые задиристые музыканты относятся к нему с симпатией, по крайней мере с уважением. Но сегодня один из самых интересных, культурных музыкантов, которых он когда-либо встречал, взялся испытывать его терпение, и вот-вот оно лопнет.

С момента знакомства Кёстер был в восторге от интеллекта и увлеченности молодого блюзового барабанщика. Юноша произвел такое впечатление, что Кёстер поставил его играть с блюзменом Биг Уолтером Хортоном в Унитарной церкви, роскошном здании в Оук-парке по проекту Фрэнка Ллойда Райта: демонстрационный сет должен был сопровождать лекцию Кёстера о блюзе перед восторженной публикой мелкобуржуазного пошиба. Игги показал себя неплохим музыкантом, а умом и обходительностью подкупил самых крутых чикагских блюзменов. Но тем зимним вечером 1966 года в квартире Кёстера на первом этаже дома номер 530, Норт-Уобаш, все очарование исчезло. Вместо него была враждебность.