Идущий в Иерусалим - [4]

После кладбища священник пригласил гостей к себе в дом. Отец неожиданно сразу согласился. Тетка же обрадовалась и заулыбалась всем печёненьким личиком. И всю дорогу вприсядку семенила спереди, заглядывая всем по очереди в глаза. Вопреки ожиданию, дома не было попадьи и множества детей. Так Вадим впервые познакомился с монахом. Батюшка за столом говорил о бедном нашем народе. Рассказывал, как часто ему приходится отпевать пьяниц и самоубийц.

¾ Да разве ж самоубийц отпевать можно, отец Паисий? ¾ шепотом спросила тетка Нина.

¾ Нельзя, конечно, ¾ почему-то опустил тот глаза. ¾ Но мне можно.

¾ Как это? ¾ подалась к нему тетка.

¾ Еще молодым священником был я у старца одного. Спросил его, как поступать, когда зовут отпевать таких… проблемных. Он мне ответил, что отказывать нельзя. Только молиться нужно не по чину отпевания, а своими молитвами. Родственникам все равно: лишь бы поп молился, покойнику ¾ послабление, а мне ¾ совесть спокойная. Вот так, Нинушка.

Священник сказал это просто. Тетка за него успокоилась. Но Вадиму показалось, что тот чего-то крупно не договаривает. Решил обязательно вернуться к этой теме при случае и наедине. В это время священник сказал:

¾ Ты, Вадим, не стесняйся родителей своих покойных. Они были людьми своего времени, но добрыми и работящими. И Родина у нас с тобой не плохая. Она, как мать избитая, ¾ вся в крови, ссадинах, но мать. И если не мы, дети ее, то кто же ее, болезную, поднимет и вылечит? Ты меня понимаешь, сынок?

¾ Постараюсь, отец Паисий. Я подумаю.

¾ А ты приезжай сюда почаще. Мы с тобой вместе подумаем. Не зря же твой приемный отец дом отчий восстановил. Это твоя Родина. Другой не будет.

Отец Паисий смотрел Вадиму в глаза. Много умных глаз видел юноша, но в этих… Оттуда, из глубины зрачков, из глубины души ¾ струился свет, тихий и добрый. Вадим с жаждой всматривался в эти глаза, будто пытаясь напиться про запас той светлой живой воды из неземного безбрежного океана.

На обратном пути, пока «Волга» мягко переваливалась на ухабах, отец рассуждал о Троице, в честь Которой назван сельский храм. Он говорил, что человек подобен Богу тем, что трехсоставен: дух, душа и тело. Вадим почему-то сразу подумал, что его отец тоже триедин: первый дал тело и умер, второй воспитал душу и разум, третьего… он только что обрел. И, кажется, от него зависит воспитание духа. Они еще толком и не отъехали от села, а Вадима уже тянуло обратно. Он задумчиво глядел через заднее стекло на уплывающее таинственное место своего рождения.

Так кончилось детство, и пришла взрослая жизнь. Отныне почти каждый выходной Вадим выезжал на родину, в родовое гнездо. Поначалу приемные родители немного ревновали сына к его духовному отцу и настороженно относились к частым отъездам. Вадим пачками стал покупать церковные книги, иконы. Часами читал Библию, толстенные книги, а потом стоял с молитвословом перед иконами и бубнил, бубнил… По воскресеньям он вставал рано утром и уходил в церковь.

Родители понимали, что сын зажил своей, непонятной жизнью. И это их тоже поначалу расстроило. Но потом разглядели в сыне растущее внимание и любовь. Отец, беседуя с сыном о религии, почувствовал, что сыну удалось понять то, что для него самого осталось непостижимым, и отступился. Он по привычке уважал это: «знание-сила». Да, нечто неслыханно и невидимо сильное прорастало в Вадиме. Зная упорство сына в учебе, видя его увлеченность, он не стал препятствовать, но даже успокоил жену: не мешай, мать, это серьезно. К тому же сын продолжал успешно учиться в школе. Потом без труда поступил в институт, где учился легко и без напряжений.

И примирились они с его новизной, а потом и сами при случае стали наезжать в село. Особенно нравилось им приезжать летом. Селяне занимались страдой, отчего улицы пустели и умолкали. А буйная зелень прикрывала раны, нанесенные человеческим безумием. Опять же, рыбалка и грибы с ягодами утешали природным богоданным богатством и покоем.

Тетка Нина, несмотря на свои немалые годы, всегда встречала их на редкость весело и радушно. Она, как стеной, окружала их своей заботой и ограждала от сельского пьяного разгула. К тому же рассказы ее по вечерам за самоваром знакомили горожан с деревенской жизнью, показывая не только трагизм ее, но и нечто вечное, красивое, раздольное, что никакими политическими мерами не уничтожить. Крестьянин в ее рассказах представал сказочным богатырем, способным встать, порвать цепи и выйти во чисто поле, поигрывая крутыми плечиками с косую сажень. Ее чистый деревенский разум, густой и образный, сочный язык, неожиданные ракурсы и логика удивляли отца, и тот готов был часами слушать старушку, машинально делая записи в блокноте.

Вадим же, как приезжал, сразу направлялся к отцу Паисию. Здесь, в монашеской келье, он находил насыщение своей жажде. Первое, что он пытался выяснить, ¾ что такое смерть.

¾ Не могу я смириться с ней, ¾ объяснял он священнику. ¾ Когда я представляю себе разлагающегося в земле человека, меня тошнит! Мне страшно оттого, что мои кровные родители гниют там ¾ в грязной яме! Мне страшно оттого, что и я сам буду там гнить. Вся моя душа стонет, когда я вижу подземный пир жирных червей, с громким чавканьем пожирающих вчера еще живого человека. Понимаете, это неправильно! Я никогда не смогу это принять. И никогда не смогу согласиться со смертью.