Иду в неизвестность - [51]

Закончив обозрение, Седов побрёл вниз. Думы его, встревоженные тем, что услышал он на вершине острова, не давали ему покоя всю дорогу, до самого судна. Лишь на берегу, увидев движение, разгрузку, подготовку к зимовке, к оборудованию метеонаблюдательной станции, к охоте, Седов сумел упрятать свои тягостные размышления. Вскоре он включился в общую работу и заставил себя прогнать сомнения и вопросы, заглянуть в будущее с оптимизмом, с прежней уверенностью в своих силах.

СНОВА ЗИМОВКА

Георгий Яковлевич отвернул латунные барашки, отворил иллюминатор. Пахнуло холодным ветром — сухим, свежим. Ветер почти не остужал: в каюте было холодно.

Седов выглянул наружу. На том же месте покоился обмелившийся айсберг-дворец. Ещё несколько айсбергов поменьше, размётанные по бухте в окружении битого льда, сияли голубизной на тёмном фоне скалистого берега. Воду бухты, сине-зелёную под ясным очистившимся небом, рябило ветром. Сонный, заснеженный остров Скотт-Кельти справа всё так же стоял на страже входа в Тихую.

Живописная картина, к которой Седов после безрадостных ропаков Панкратьева не успел ещё привыкнуть, манила, призывала сесть в шлюпку, поднять парус и плыть к тем скалам, айсбергам и дальше, за все видимые мысы. Но для чего плыть? Прежде всего, наверное, для того, чтобы обследовать и заснять эти берега, уточнить карты этих мест.

Георгий Яковлевич с сожалением вздохнул. И хотелось бы, да не поплывёшь. Решено не тратить драгоценных походных продуктов на обследование ближайших местностей ради уточнения джексоновских карт. Вот если удастся удачной охотой поправить дела…

— Войдите! — отозвался Седов на стук в дверь.

Появились с бумагами в руках Сахаров, оставшийся за капитана и штурмана одновременно, и Кушаков.

Вот сейчас и уточнится, сколько чего осталось, что сделано и на что следует в первую очередь направить усилия.

Именно для этого Седов пригласил к себе капитана и заведующего хозяйственной частью.

Георгий Яковлевич прикрыл иллюминатор, начал завинчивать барашки.

— Итак, слушаю вначале вас, Николай Максимович.

— Заводим швартовый конец взамен порванного ночным штормом, — хмуро, неторопливо начал Максимыч. — Да уж скорее бы вморозило нас — забот бы меньше… Так, воды в трюмо шестнадцать дюймов, как и вчерашним утром. За полтора часа откачиваем ручной помпою.

Присев к столику, Седов раскрыл блокнот и начал делать карандашом быстрые записи.

— Теперь топливо. — Сахаров заглянул в свою бумажку, отнёс её подальше от глаз. — Угольной пыли да крошек наскребли, намели отовсюду пудов десять — пятнадцать. Да досок, ящиков и бочек наломали — ден на двадцать — тридцать обогреву будет, не больше.

— А шкур моржовых с салом? — не отрываясь от записей, спросил Седов.

— Шкур — три осталось, Георгин Яковлевич, — с готовностью отозвался Кушаков.

— Дальше.

— Стало быть, заведём швартов — начнём карбас большой спускать да на берег переправлять его на зиму, — продолжал Сахаров. — Опрокинем, да и, думаю, ничего с, ним не сделается.

Седов согласно кивнул.

— Двоих боцману велел выделить заканчивать обшивку толем камбузной переборки наружной. Подзасыплем опилками — всё не так выстуживать будет. Сегодня же начнём ладить сени парусинные у входа в надстройку и капы наверху световые заколачивать кают-компанские. — Сахаров вновь заглянул в бумагу: — Ну а кубрик разбирать начнём на дрова, когда парод переселим.

— Завтра начинаем переселение, — подхватил Кушаков.

— Все у меня, — сказал Сахаров, меланхолично глядя вдаль, за иллюминатор.

Первый противник новой зимовки, Сахаров почти не скрывал своего недовольства тем «авантюрным» решением Седова, что привело сюда всех, без топлива, с подтаявшими остатками провизии, задержало ещё на год, накануне зимы, которая должна быть суровей, чем та, что прожили на Новой Земле.

— Значит, расселять мы с боцманом предлагаем следующим образом, — развернул свои записки Кушаков. — Инютина и Линника к Пинегину, а сам он идёт к механику. Пустотного и Коршунова — к Визе, а тот переселяется к Павлову. Лебедева и Пищухина — в бывшую каюту капитана Захарова. Я с Николаем Максимовичем вместе, а в моей каюте — Кизино и Шестаков. Остальные будут ночевать в кают-компании. Все они согласны с таким планом.

— Что ж, пусть будет так.

— Теперь провизионные запасы. — Кушаков перевернул лист. — Муки осталось пять мешков, соли, сахару, пшена и постного масла достаточно, остальное заканчивается всё — месяца на два-три от силы. Не считая полюсных припасов. Крысы вчера опять пол-ящика печенья изгрызли и сухих фруктов фунта три.

Седов сморщился.

— Ловушки продолжаете ставить?

— А как же! Здесь, в Тихой, уж поймано триста семь штук. Но впечатление, знаете, такое, будто и не убывает их.

— Крыса на корабле — корабль на плаву, — вставил Максимыч, глядя всё туда же, за иллюминатор.

— Да? — возмутился Кушаков. — Этак они весь корабль вместе с нами сгрызут!

— А то уж по вашей части, — буркнул Сахаров.

— Это почему же по моей? — взорвался Кушаков. — Вы капитан, вы извольте и следить за кораблём и его помещениями и содержать их в надлежащем состоянии!

— А вы — заведующий хозяйством, — возвысил голос Сахаров. — Дак оберегайте своё…