Иду в неизвестность - [53]

— Есть ещё, правда, медвежата… — донеслись до сознания Георгия Яковлевича слова Кушакова, продолжавшего рассуждать о проблемах мяса.

— Нет, нет, — возразил Седов, — этих трогать, думаю, не будем. — Надо сделать всё, чтобы доставить их на Большую землю.

«Проклятые долги! — удручённо подумал при этом Георгий Яковлевич. — И так-то экспедиция стеснена во всём, да ещё должна будет по прибытии сдать комитету всё имущество, судно, часть материалов исследований, отснятые фото- и киноматериалы. Кроме того, велено запасти как можно больше звериных шкур и других продуктов промысла — всё, что возможно продать. Видимо, плохо дело, и пожертвования на экспедицию больше не поступают, — размышлял Седов, — оттого и пароход не прислали. Проклятье! Всё против меня!»

— …Бельё нынче после обеда команда авралом будет стирать в машине, с механиком договорились, — продолжал Кушаков, — а назавтра команду мыть будем да сами как-нибудь помоемся, месяц уж без бани люди…

— Собак тоже надо бы помыть, Павел Григорьевич. Да и медвежат. Сегодня не морозно. Ветер с южной четверти. Я помогу, Линник, вы, ещё кого-нибудь возьмём и скоро помоем их всех в море, прямо с берега.

— Хорошо, разумеется, — сказал Кушаков, делая запись карандашиком, который достал из нагрудного кармана пиджака.

— Ну и готовьте охотничью экспедицию. Как только встанет бухта, пойду с кем-либо на промысел.

Кивнув, Кушаков сделал запись.

Вскоре Седов отпустил капитана с доктором.

После обеда боцман и Линник надели шлейки на собак, обитавших пока на судне, и на медвежат, которые жили на берегу, далеко не уходя от судна, и потащили тех и других к воде. Постромки собак и мишек привязали к длинной верёвке. Седов, сидя в шлюпке, поставленной на якорь недалеко от берега, потянул на себя верёвку, Линник с Лебедевым погнали всю живность в море. Медвежата вошли в воду охотно, заплавали, сдерживаемые постромками. Собак пришлось загонять силой. Седов привязал верёвку к шлюпке, а Кушаков, боцман и каюр, вооружившись мылом и щётками, вошли в высоких сапогах по колени в воду и принялись намыливать собак. Псы отчаянно, молча вырывались, задирали вверх морды, оберегая от воды носы, шарахались из стороны в сторону.

Окрики, буруний плеск воды привлекли внимание всех. Оставив работы, с носа «Фоки» глазеют с интересом на звериную купальню матросы. Визе и Павлов оставили снежные иглу — эскимосские хижины, которые они с лопатами в руках пытаются строить для будущих наблюдений из неслежавшегося ещё снега. С борта свесился с молотком в руках Шестаков.

— Слышь, Линник, не шибко щекоти Разбойника-то, захлебнётся, гляди, со смеху!..

Линник и ответил бы насмешнику, но не до него. Псы норовят вскочить тебе на грудь передними лапами, избавляясь от воды, фыркают, рвут постромки, вот-вот стащат посудину с якоря. Седов вовсю орудует вёслами, удерживая шлюпку, а стало быть, и всю свору на месте.

Лебедев намыливает медвежат. Они спокойно и, похоже, с удовольствием воспринимают эту баню. Брызги, пятна мыльной пены на воде, весёлая возня.

— Кажись, всё! — кричит Линник, выпрямившись и отбрасывая на мокрые камни на границе воды и снега щётку и остаток мыла.

Они с Кушаковым по одной освобождают собак из постромков.

Мокрые и оттого куцые псы с беспомощно прижатыми ушами выбираются на берег и начинают отчаянно мотать головой и, трясясь всем телом, отряхиваться, обдавая тучами мелких брызг чертыхающихся доктора с каюром.

Домыв медвежат, отпускает их и Лебедев. Этих приходится выгонять из воды, недовольно урчащих.

Отряхнувшиеся псы срываются с места и, свив хвосты крючками, начинают весело носиться по заснеженному берегу — и сами по себе, и друг за другом.

— Тебя б, Линник, счас отмыть щёткой — небось так же забегал бы! — скалится с борта Шестаков.

— А тебя-то отмыть, так и солнышко не занадобится, медный! — орёт Линник, намекая на рыжеватый цвет волос Шестакова. Он собирает шлейки и, взвалив их на плечо, бредёт к трапу.

Боцман подбирает щётки, мыло.

Смеются матросы.

Седов, присев на банку, не торопится выбирать якорь, смотрит с наслаждением на здоровую собачью беготню, на этих живых существ, для буйной радости которых надо так немного.

Выкатились на берег Васька, Торос и Полынья, заметно посветлевшие, и тоже принялись возиться.

Одна из собак, за ней вторая, третья игриво бросились на медвежат. Вначале те удирали, но когда к преследователям присоединилась вся свора, медвежата остановились и сбились в тесную кучу задками друг к другу. Окружив их, собаки с лаем нападали. Васька, Мишка и Полынья, отчаянно шипя, дружно и ловко отбивались от псов, отвешивая им быстрые, мощные оплеухи. Один пёс, взвизгнув, отскочил, получив своё, второй. Осада оказалась недолгой.

«Даже втроём они непобедимы, — задумчиво глядит на дружную оборону Седов. — Но в одиночку здесь против псов не устоять даже медведю».

НА ОХОТЕ

Студёный порывистый ветер, тьма, мороз, обломки ропаков, приметенные снегом.

Впереди упряжки, освещая путь перед собой керосиновым фонарём, прикрыв его от ветра, грузно шагает Пинегин. За нартой идёт Седов. Замыкает шествие Пустошный. Он шумно дышит позади.