Иду в неизвестность - [42]

— А жаль, — вздохнул Седов, — я ведь, признаться, подумывал, не подготовить ли эту дивную упряжку к переходу на полюс. Они ведь подрастут ещё немного и потянут не хуже, наверное, слонов.

— Да, уж таких-то тяжеловозов во льдах ещё но бывало, — усмехнулся Максимыч. — Пусти впереди собаку с дохлой нерпой на буксире, так они за пей упрут любую кладь небось до самого до полюса без остановок!

— Ах, как жаль! — повторил Седов, поглядывая с сожалением на беспокойно вертевших головами медвежат.

Этих медвежат зимовщики подобрали весной. Зверят сразу окружили заботой и лаской, поили разведённым в воде сухим; молоком из самодельной соски, её смастерил Павлов из лабораторной ни потки. Медвежата отказывались брать соску, но, когда её продели в дырочку, проколотую в куске медвежьей шкуры, дело пошло на лад.

А уже через месяц Васька, Торос и Полынья стали пользоваться услугами Пищухина. К повару они, естественно, привязались больше чем к кому-либо другому. Когда Пищухин появлялся на палубе, куда переселили подросших медвежат, они не отходили от кормильца ни на шаг. Часами сидели у двери, ожидая его выхода с отбросами совсем так же, как выпущенные из клеток собаки до постановки судна на зимовку.

Теперь собак не пускал на судно вахтенный матрос. Бывало и такое, что строгий Максимыч, не терпевший непорядка на борту, швырял медвежат за борт, в сугробы.

Но медвежата с удивительным упрямством вновь и вновь карабкались на корабль.

Наконец Седову пришла в голову мысль приучить их к упряжке.

— На судне не должно быть дармоедов, — решил он, — все должны трудиться. А ну, пошли на работу!

Несколько дней Сахаров с Линником упорно «объезжали» мишек, никак не желавших ходить в упряжи…

— Эх, залетныя! — воскликнул Инютин с мостика. — Может, попытать обучить вас пароход красить, что ли!

— Ха-ха, они тебя обучат! — откликнулся Шестаков, вернувшийся на место. — По вантам взлетывать станешь шибче белки от коготков-то да зубиков ихних!

— Что когтисты, то когтисты, — согласился Инютин. — У Линника-то ляжка небось всё не зажила, а заплата на штанине у его теперь — что шлюпочный парус.

Он выпрямился, поглядел на солнечное размытое пятно.

— Однако не пора ли ложки доставать? Что-то Ванюха обедать долгонько не кличет. Мишки-то не зря небось беспокоятся — пора!

ПИСЬМО

Милый друг!

Счастлив, что могу, наконец, послать тебе весть о себе.

Как видишь, в 1912 году мы не попали на Землю Франца-Иосифа. Дикая, беспощадная Арктика не пропустила нас пока дальше Новой Земли. Зимуем под 76°, в бухточке полуострова Панкратьева, стиснутые тяжкими льдами.

Я это отчасти предвидел, но рвался в рейс, чтобы скорее избавиться от тех мучений, которые я переносил от окружающих. Для меня было уже пыткой остаться до 1913 года. Кроме того, кто знает, мои враги сумели бы за это время победить меня и отнять у меня родное моё, мной созданное дело.

Скоро год, как мы врозь. Истосковался. Душою и сердцем я весь там, в Петербурге, с тобою. Утешаюсь лишь тем, что часто вижу тебя во сне, да на столе передо мною всегда твой фотопортрет в подаренной тобой же резной рамке.

И вот объявилась оказия переслать тебе это письмо.

Отсылаю в Крестовую губу, чтоб сели там на архангельский пароход, пятерых своих людей.

Захаров, капитан, стал уже обузой экспедиции. Похоже на то, что он не настраивался на продолжительное плавание, а тем более на зимовку. Он оказался слабым и малодушным. А хуже всего то, что уже всем недоволен. То угрюмо замкнётся, то ворчит на всех, а то о чём-то шушукается с механиком. Такой человек не просто обуза, он опасен здесь, ибо его нытьё, упаднический дух, малодушие скоро начнут отрицательно воздействовать на других.

А тем более, если условия впереди окажутся ещё менее пригодными для нормального обитания.

Дал им шлюпку, компас, припасы на два месяца. Всё это переправим на двух нартах на Заячий остров. Там охотничья избушка. В трёх милях от острова — чистое море.

С Захаровым я посылаю оказавшегося также негодным Томисаара, ещё — давно прибаливавшего Катарина, матроса, а также здоровых, но уже, пожалуй, ненужных мне в будущем плотника Карзина и машиниста Зандера Мартына.

Все они должны будут сопровождать капитана до Архангельска с важным при нём грузом — материалами наблюдений, проведённых нами за зимовку, и с уточнёнными картами побережья Новой Земли.

Собственно, эту миссию я придумал для капитана Захарова, чтобы пощадить его самолюбие. Он с радостью согласился. Для остальных тоже придумана миссия — сопровождать посланца с документами экспедиции.

Теперь нас осталось семнадцать — семь офицеров и десять нижних чинов.

Последние три недели мы с Визе и Павловым дни и ночи обрабатывали материалы, вычерчивали карты, делали копии всего этого для отправки.

Испытываю сейчас большую радость от сознания того, что время зимовки не пропало даром.

Ты бы знала, как много сделали мы для пауки, и смою надеяться — ценного. Эти юные учёные, Ниле и Павлов, мужественно пустились в неведомый и полный опасностей путь через всю Новую Землю на восточный её, карский берег. Видела бы ты, как рвались они в ото путешествие! Оно таило возможность разгадки папочной тайны, окутавшей внутренние области северного новозомольского острова. Что там за высоким горизонтом — ледяной ли покров, как в Гренландии и па Антарктическом материке, или отдельные поля льда, как на Шпицбергене? Псе ото нужно было выяснить.