Иду на вы! - [13]
– Есть земли совершенно дикие, где живут народы тоже дикие, – вязал свою складную речь Свиридис. – Один из таких народов прозывается ису. Я два года жил среди этого народа. Они ничего не сеют и не сажают. Ловят рыбу, зверя, тем и кормятся. Ису прячутся в лесах севернее булгар, которые выманивают их из лесу и меняют свои орудия на пушнину, которую те добывают. Еще дальше на север лежит «страна мрака», там живет народ йура, еще более дикий. Об этом народе мне рассказывали ису, сам я в их стране не бывал. У них год делится на ночь и день. Они плавают в море без нужды и цели, а лишь для прославления самих себя, потому что в их море нет ни рыбы, ни зверя по причине ужасного там холода. Эти люди находятся на крайней степени глупости. Когда к ним приходит чужой человек, они отдают ему свою жену, чтобы ему было хорошо, а у жены родился бы ребенок, похожий на гостя. Нам они не интересны. Когда же наши лодьи выйдут на реку Итиль и повернут на запад, мы встретим народы более сведущие в разнообразных ремеслах. Это народы, прозываемы мурома и вятичи. О них я тебе рассказывал. Мне не известно, кому они сейчас платят дани, с кем воюют и каковы с виду. Мы пойдем по их территории, и ты, княже, сам увидишь, что это за люди.
– Теперь посмотрим дальше на юг, в козарские степи. Там обитают печенеги и аланы. У алан я был гостем, у печенегов – пленником, рабом. Их страны обширны, каждая по двадцать дней пути в любую сторону. Аланы к тому же занимают северные склоны гор Мрака, где селятся на крутых скалах. Часть из них кочевники. У них свои князья. Аланы исповедуют христианство, воспринятое от Византии, но это ничего не значит. Все они платят дань Козарии и выставляют ей в помощь по десяти тысяч всадников. При этом часто воюют друг с другом, захватывая коней, скот и пленных, которых продают в рабство или отдают козарам в качестве дани. Рассчитывать на их помощь в борьбе с Каганатом не приходится: они не верны своему слову, предадут, если им станет это выгодно. У части печенегов нет богов – они поклоняются огню, другая их часть поклоняется идолам…
– А что козары? – спросил Святослав. – Чем они славятся?
– Раньше козары были сильным народом, княже. То были козары истинные, пришли они с Востока. Те, прежние козары, победили алан и заняли их место. Но время меняет все. Козары, будучи в силах, воевали на стороне Византии с мусульманами, от нее приняли христианство. Но потом они оскудели во взаимных распрях. И пришли к ним иудеи, которые бежали из Персии и Хорезма, где много зла принесли тамошним народам, втерлись в доверие к козарам, постепенно прибрали к своим рукам всю власть и стали водить козар против других варваров, чтобы подчинить их себе мечом и брать с них дань. У козар два царя: один прозывается каганом, лицом кругл, узкоглаз, не имеет настоящей бороды и усов, носит косы, неприятен на вид, и ничего не решает; другой прозывается каганбеком – это царь из иудеев, он решает все. Они сидят в городе, называемом Итиль, как и река, на которой стоит этот город. Под началом иудея-каганбека-царя много всяких народов-данников, из них он составляет огромное войско, которому никто не может противостоять. У царя есть личная гвардия в двенадцать тысяч человек из магометан-хорезмийцев. Он платит им деньги. Они не имеют права отступать и проигрывать сражения: за это их ждет смерть. У каждого князя-иудея своя гвардия, состоящая из иудеев же, в которой служат даже женщины и девы. С этим войском тебе и придется сразиться, княже. Это будет жестокая сеча.
– А есть еще мадьяры, мой господин… – продолжил было Свиридис, но заметил, что Святослав спит, замолчал и уставился в ночь, озаряемую кострами. Стучали топоры и вжикали пилы, но никто уже не пел. Прикрыв глаза, Свиридис сам тихо запел о том, что далеко на юге, в теплых краях есть страна, называвшаяся когда-то Элладой. Ночи там теплы, наполнены звездами, повсюду видны величественные развалины старинных храмов, превращенные христианами в церкви, женщины там, может быть, не так красивы, как славянки, не такие стройные, но у них глаза горят подобно кострам в темную ночь, и песни они поют на родном языке, при звуках которого сердце обливается печалью. А еще Свиридис пел о том, что человек слишком мал перед лицом природы, которая полна непознаваемых таинств, оберегаемых богами от людского разумения, и не важно, какому поклоняться богу, важно, чтобы жить на своей земле, среди своего народа и молиться тому богу или богам, которым молятся все.Глава 7
Длинной чередой вытянулись по водной глади ладьи и ошивы. Равномерно поднимаются и опускаются весла, ритм на каждом судне задает большой барабан. Над самой водой, и выше, и так высоко, что едва видно, тянутся на север караваны птиц, вытягиваясь в подвижные нити, выстраиваясь на лету в клинья и дуги. Многочисленные стаи уток, гусей, куликов и прочей птицы кормятся у берегов. Одни садятся, гогоча и крякая, вспенивая воду, другие взлетают, отдохнув и наевшись, с трудом отрываясь от поверхности воды.
Князь Святослав стоит на носу первой ладьи. На нем белая льняная рубаха, доходящая до колен, такие же порты, заправленные в сапоги, рубаха подпоясана широким кожаным поясом, за поясом большой черкесский кинжал с серебряной рукоятью. Тонкий и длинный пук волос, оставленный на темени, треплет свежий встречный ветер.
«Начальник контрразведки «Смерш» Виктор Семенович Абакумов стоял перед Сталиным, вытянувшись и прижав к бедрам широкие рабочие руки. Трудно было понять, какое впечатление произвел на Сталина его доклад о положении в Восточной Германии, где безраздельным хозяином является маршал Жуков. Но Сталин требует от Абакумова правды и только правды, и Абакумов старается соответствовать его требованию. Это тем более легко, что Абакумов к маршалу Жукову относится без всякого к нему почтения, блеск его орденов за военные заслуги не слепят глаза генералу.
«Александр Возницын отложил в сторону кисть и устало разогнул спину. За последние годы он несколько погрузнел, когда-то густые волосы превратились в легкие белые кудельки, обрамляющие обширную лысину. Пожалуй, только руки остались прежними: широкие ладони с длинными крепкими и очень чуткими пальцами торчали из потертых рукавов вельветовой куртки и жили как бы отдельной от их хозяина жизнью, да глаза светились той же проницательностью и детским удивлением. Мастерская, завещанная ему художником Новиковым, уцелевшая в годы войны, была перепланирована и уменьшена, отдав часть площади двум комнатам для детей.
«Настенные часы пробили двенадцать раз, когда Алексей Максимович Горький закончил очередной абзац в рукописи второй части своего романа «Жизнь Клима Самгина», — теперь-то он точно знал, что это будет не просто роман, а исторический роман-эпопея…».
«Все последние дни с границы шли сообщения, одно тревожнее другого, однако командующий Белорусским особым военным округом генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов, следуя инструкциям Генштаба и наркомата обороны, всячески препятствовал любой инициативе командиров армий, корпусов и дивизий, расквартированных вблизи границы, принимать какие бы то ни было меры, направленные к приведению войск в боевую готовность. И хотя сердце щемило, и умом он понимал, что все это не к добру, более всего Павлов боялся, что любое его отступление от приказов сверху может быть расценено как провокация и желание сорвать процесс мирных отношений с Германией.
В Сталинграде третий месяц не прекращались ожесточенные бои. Защитники города под сильным нажимом противника медленно пятились к Волге. К началу ноября они занимали лишь узкую береговую линию, местами едва превышающую двести метров. Да и та была разорвана на несколько изолированных друг от друга островков…
«Молодой человек высокого роста, с весьма привлекательным, но изнеженным и даже несколько порочным лицом, стоял у ограды Летнего сада и жадно курил тонкую папироску. На нем лоснилась кожаная куртка военного покроя, зеленые — цвета лопуха — английские бриджи обтягивали ягодицы, высокие офицерские сапоги, начищенные до блеска, и фуражка с черным артиллерийским околышем, надвинутая на глаза, — все это говорило о рискованном желании выделиться из общей серой массы и готовности постоять за себя…».
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.