Иди и умри - [11]

– И тут вы тему просекли, – утомленный подтекстом, сказал Николаев.

– Точно. – Лицо Антона Павловича порозовело, что бывало с ним в редкие мгновения охотничьего азарта. Чем дальше он удалялся от бывшей должности старшего следователя по особо важным делам Терновской транспортной прокуратуры, тем реже эти мгновения к нему приходили. Судебный долг не терпит суеты и азарта. Десять лет ношения мантии почти напрочь задавили в Антоне прежние инстинкты, но, что вполне объяснимо, удавить навсегда не могли. – Я вспомнил Кургузова. Восемь лет назад он стоял за решеткой в моем кабинете и плаксивым, глухим голосом, стоя вполоборота к родственникам бывшей сожительницы, нудил свое последнее слово: «Пгостите меня, гади бога».

– И что? – чувствовалось, что еще немного – и с Николаевым случится нервный срыв.

– А то, что Кургузов картавый, как вождь большевизма. А сегодня по телефону со мной разговаривал человек с совершенно четкой, поставленной речью.

– Возможно, с ним поработал логопед, – первое, что пришло в голову председателю Центрального суда.

– В зоне строгого режима под Табулгой, – то ли спросил, то ли подтвердил Струге.

– Да, не тянет, – согласился Николаев.

– Не тянет. Вы можете запросить дело Кургузова, но я и без того могу вам сказать, что у него шесть классов образования. Между тем сегодня утром он разговаривал со мной, как заправский болтун. Впрочем, вы тут же станете уверять меня в том, что за восемь лет он успел закончить в колонии вечернюю школу и там же получить высшее образование…

– Бросьте, – поморщился Николаев. – Впрочем, если это не плод вашего воображения (чувствовалось, что он очень сожалел о том, что определение «больного» приходится пропускать), тут есть над чем подумать. Вам самому-то по этому поводу что в голову приходит?

– Ничего, – признался Антон. – С тех пор как я видел его в первый раз, утекло много воды.

Нудный и неприятный разговор закончился, добиться от Николаева чего-либо было невозможно, и Струге вернулся в кабинет в тяжелом расположении духа. Крыльницкий, напротив, общий язык с Алисой нашел быстро, и сейчас они толковали о чем-то своем, интересном. Младший сержант сидел в вальяжной позе и, по всей видимости, стремился изо всех сил понравиться девушке. Струге усмехнулся и прошел за свой стол. Девушка Алиса из тех, кого впечатлить трудно даже значимым в этом городе людям, и шансы на успех младшего сержанта милиции из ППС в этом случае приравниваются к zero. Секретарю просто скучно! – С судьей о «Глюкозе» не потолковать и новыми сапогами перед его носом не покрутить. А Крыльницкому-то, бедолаге, кажется, что он угадал…

До начала процесса оставалось какое-то время, и, предоставляя молодым людям тешить друг друга, судья снял с телефона трубку.

Пащенко долго не отвечал, и когда длинные гудки стали раздражать, Струге оставил телефон в покое. В любом случае, у заместителя областного прокурора установлен АОН. Поэтому в том, что он перезвонит сразу, едва освободится, судья был уверен.

Разговор у них состоялся лишь ближе к вечеру. Пащенко не перезвонил, а приехал в суд. Терпеливо выстояв в распахнутых дверях, пропуская потерпевших и осужденного, плачущую жену последнего и его голосящую мать, он дождался того момента, когда зал опустеет, и только после этого шагнул внутрь.

– Конвой тоже свободен, – уставившись на Крыльницкого, не понимая, с кем разговаривает, сказал Вадим.

Был он в своем строгом сером костюме, поэтому милиционер, стреляя глазами в сторону Антона Павловича, пытался понять – заломить зампрокурору руки или последовать его совету. В любом случае он помнил приказ, а он гласил: от судьи – ни на шаг.

– Это свои люди, Вадим Андреевич. – От постоянных усмешек вдоль щек судьи пролегли красные морщины, и весь его вид говорил о том, что он не перестает удивляться парадоксам жизни.

Пащенко очень хотелось спросить, с каких пор сержанты ППС стали для них своими, но вместо этого подбросил на ладони ключи от служебной «Волги» и подмигнул Алисе. Та смутилась, подхватила со стола пухлое дело и покинула кабинет.

– Судя по звукам, которые я услышал из раскрывшейся двери, доказать самооборону защите не удалось.

– Имело место изнасилование. – Струге вздохнул и бросил плечи вниз так резко, что Вадим почувствовал усталость друга даже на расстоянии. – И это удалось доказать прокуратуре.

– Что происходит-то, Антон… – покосившись на Крыльницкого, он добавил: – Палыч? Меня Старик по делам отправил, и раз уж получилось так, что я освободился на пару часов раньше…

Дойдя в своем рассказе до того места, где он проснулся от телефонного звонка, Струге прервался и повернулся к милиционеру:

– Егор, иди-ка погуляй в коридоре.

Секунду подумав, что привело Пащенко в состояние, среднее между гневом и изумлением, младший сержант резко выпрямился, дошагал до двери и плотно прикрыл ее за собой.

– На сотню спорю – сейчас стоит в коридоре и следит за руками всех мимо идущих.

– Хороший телохранитель следит не за руками, а за глазами, – сказал Вадим Андреевич. – Почему за руками?

– В них должен быть топор.

Окончание рассказа заняло еще десять минут.

– …таким образом, мне все это порядком надоело, – заявил в конце Струге. – И эти двое стражей, и узколобие Николаева, и его мнимая забота.