Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции - [178]

.

Реакция против индивидуализма, несмотря на общность цели ее различных форм, вероятно, не получила бы такого кредита, если бы произошла только в социально-политической области. Но ведь не только политическая и социальная философия – история, археология, литература, искусство и философия в собственном смысле этого слова то «пробуждали и поощряли опасное пристрастие к прошлому»; то чрезмерно восхваляли «все неведомое, необычное или странное, легендарное, чудесное, чудовищное, – одним словом, чуждое разуму»; то знакомили с иноземными системами, признающими «фатальную, мировую эволюцию, преобладание истории над разумом, факта над правом, силы над справедливостью»[2156]. Но более всего антииндивидуалистические теории выиграли от своего единения с так называемой «наукой». Возникновение, развитие и распространение органической теории служит тому поразительной и яркой иллюстрацией, которую дает нам та же история идеи государства.

Объясняя силу и успехи реакции против индивидуализма, история вместе с тем объясняет, почему сопротивление со стороны оборонявшихся было так слабо. Она показывает нам, как возвышенная доктрина XVIII века странным образом пошла на ущерб в течение XIX века.

Под влиянием отмеченных нами причин вопрос о взаимных отношениях индивидуума и государства получает новое и решающее значение. Антитеза, которой он дает место, кажется единственным содержанием индивидуализма. Как могла увлечь за собой и одержать верх такая посредственная точка зрения, это я постарался объяснить, напомнив о замечательном единодушии, воцарившемся в известный момент между либеральной политикой, ортодоксальной политической экономией и эклектической философией. Если признать наше доказательство правильным, то придется согласиться, что с того момента, как это единодушие нарушилось – частью вследствие разложения эклектической доктрины, частью вследствие тех изменений, которым должна была подвергнуться либеральная политика под влиянием такого важного факта, как всеобщее избирательное право, – индивидуализм эпохи Реставрации, Июльской монархии и более позднего времени, не будучи приноровлен к самому ходу событий, сделался в настоящее время труднозащитимой доктриной.

Из этого не следует, что современное общество находится во власти доктрин, выступивших против индивидуализма. Ведь, история идеи государства показала нам, что XVIII век и французская революция знали совершенно иной индивидуализм, менее узкий и боязливый, менее эгоистичный, не замыкавшийся всецело в отрицании. В основе этого индивидуализма лежит живое чувство достоинства человеческой личности и идея равенства личностей, еще плохо разъясненная и недостаточно сильно выраженная ее первыми пропагандистами. Этот индивидуализм является фундаментом социально-политического строя, созданного французской революцией; чего ему не хватало, то ему дали сначала демократическая школа, а затем, и главным образом, один из вождей современной мысли – Ренувье. Он дал окончательную формулу этого индивидуализма, показав требования «социальной идеи» и точно определив случаи, условия и пределы вмешательства государства во имя умножения числа моральных личностей, обладающих всею полнотою средств деятельности и всеми правами.

Понимаемый таким образом, индивидуализм ускользает как от возражений, направленных против чисто отрицательной теории государства, так и от возражений, направленных на противоположную теорию. Государство не остается равнодушным и заботится об улучшении моральной участи и материального положения своих членов; однако при этом оно всегда подчиняет свою деятельность праву индивидуумов. Таким образом, новый индивидуализм отвергает всякий призыв к государству, основанный на мистической вере в «государство-личность» – всякий призыв, стремящийся так или иначе восстановить античное понятие о государстве как верховном повелителе всех граждан, обладающем правами над ними только потому, что оно – государство. Всякий призыв подобного рода отвергается, так как он приносит в жертву достоинство человеческой личности: последняя перестает быть целью в самой себе и превращается в средство для достижения иной цели.

Все прочие доводы, обыкновенно приводимые экономистами против вмешательства государства, недостаточно убедительны, потому что все они, как мы уже видели, опираются на сомнительный постулат: на ту идею, что высшей, если не единственной, целью жизни обществ является цивилизация, как они ее понимают, – цивилизация, характеризующаяся прежде всего так называемым развитием народного богатства. Один немецкий философ, не впадая в преувеличения, свойственные противникам всякой цивилизации, мог задать вопрос: не придет ли когда-либо наш мир опять к такому состоянию культуры, при котором, как в классической древности, правилом и идеалом станет известная мера в пользовании благами жизни? Достаточно выставить подобную гипотезу – а она не заключает в себе ничего иррационального, – чтобы постулат экономистов потерял значительную долю своей ценности, а вместе с тем потеряла бы ценность и опирающаяся на него аргументация. Не таково, да и не могло бы быть таковым, положение аргументации, опирающейся на правильно понятый индивидуализм.