Идем! или Искусство ходить пешком - [39]

Уютная комната. Светлая и чистая, из соседней комнаты доносятся голоса. Сразу представляешь себе мужчину и женщину. Я открываю дверь, из соседнего номера выходит пожилой тучный мужчина в костюме, а за ним идет юноша, в рабочем комбинезоне и дешевой сорочке. Они любовники. Я слышал их дыхание, их голоса — высокий и низкий. Их общение — как музыкальная пьеса. Они стонали от удовольствия, от вожделения. Ох, как хорошо, как хорошо, еще, еще, мне нравится. Юноша и пожилой господин вежливо приветствуют меня, когда я высовываю голову в коридор, они словно надевают на себя новую личину, они снова в будничной одежде.

Бизнесмен и работяга вместе спускаются по лестнице и выходят на улицу, останавливаются и пожимают друг другу руки, расходятся — каждый в свою сторону.

А мне куда идти? Я уйду из города, я покину Париж, пойду к автомобилю, припаркованному в Шарлевилль-Мезьере. Я складываю письменные принадлежности на дно рюкзака, пью кофе в маленьком зале, где к завтраку накрыт шведский стол, расплачиваюсь за номер и отправляюсь по направлению к дороге, которую я называю дорогой Рембо, по аналогии со сборником Марка Шолоденко[63] «Искушения вокруг Рембо».

Артюр Рембо родился в Шарлевилль-Мезьере, вырос там и жил с матерью, братьями и сестрами, а в пятнадцатилетием возрасте покинул отчий, вернее, материнский дом. Целью его первого побега, одного из многих, был Париж. Как правило, он шел пешком, туда и обратно, по следам ветра, в шляпе и с трубкой, в потертом кургузом фраке — длинноволосый, длинноногий, богема и дикарь, бунтовщик, поэт и визионер.

«Я говорю, надо стать ясновидцем, сделать себя ясновидцем. Поэт превращает себя в ясновидца длительным, безмерным и обдуманным приведением в расстройство всех чувств. Он идет на любые формы любви, страдания, безумия. Он ищет сам себя. Он изнуряет себя всеми ядами, но всасывает их квинтэссенцию, — писал Рембо в одном из своих писем, которые свидетельствуют о том, что уже в пятнадцать лет он был настоящим поэтом. — Я испачкался во всевозможной грязи. Зачем? Я хочу быть поэтом — и насилую себя ради того, чтобы превратиться в ясновидца… Цель одна — достичь неведомого путем расстройства всех своих чувств. Ты, возможно, этого не поймешь, и я не знаю, как тебе это объяснить. Страдания ненормальны, нужно быть сильным, нужно родиться поэтом, и я обнаружил, что я поэт. Это не моя вина. Неправильно говорить: я думаю. Нужно говорить: мне думается.

Я есть некто другой».

А еще раньше, 2 ноября 1870 года, он писал учителю и другу Жоржу Изамбару[64]: «Я погибаю, я разлагаюсь в мире пошлости, скверности, серости. Чего вы от меня хотите, я упорствую в своем обожании полной свободы… Я должен был уехать снова, сегодня же, я мог сделать это. Я продал бы часы, и да здравствует полная свобода! Но я не уехал! Я не уехал! И вот я остался! Я остался! Шляпа, фрак, руки в карманы, и в путь! Прочь!»

Немногие из поэтов прошагали пешком столько, сколько Артюр Рембо. Он был поэтом-бродягой, в 37 лет он заболел — страшный недуг сразил его в правое колено, ему ампутировали ногу. Он путешествовал с пятнадцати лет, обошел всю Францию, Бельгию, Англию, Италию, Африку. Причем говорят, что он очень любил пешие походы. Рембо превратил свои пешие странствия в дорогу жизни, он был не только провидцем, поэтом и авантюристом, первооткрывателем, торговцем оружием и фотографом, картографом и реформатором французского языка, он был также путешественником и скитальцем:

Повидал сполна.

Нигде не расставался с виденьем.

Пожинал сполна.

Голоса городов —

и в сумерках, и на заре, всегда.

Познал сполна.

Остановки жизни. —

О, Голоса и Виденья!

Вновь — перегон к любви,

и вновь перестук!

Стихотворение «Отъезд» включено в сборник «Озарения» — оно последнее из тех, которые Рембо удалось дописать. В двадцатилетнем возрасте он попрощался с поэзией. В девятнадцать лет он закончил сборник «Пора в аду» — книгу, которая принесла ему славу одного из величайших поэтов Франции. Большую часть стихов он написал в Роше, в родном материнском имении, в маленькой деревушке к северу от Вуазье и к югу от Шарлевилля.

Я дошел до Роше пешком за четыре дня, я прошел через Шампань и через Реймс.

В деревушку я пришел поздно вечером, в поисках дома Рембо, и нашел его на перекрестке — двухэтажный каменный дом с зелеными ставнями на окнах был заперт. По второму этажу этого дома когда-то ходил Рембо. Шагая взад и вперед по коврам, топая и выстукивая ритмы своих стихотворений, он стенал и плакал. Это пугало его мать, и она не спала по ночам. Но когда стихи были дописаны, она заплатила за издание. Она читала его стихи и не могла ничего разобрать, она спросила сына, как все это понимать. Он ответил: «Буквально».

«Калеки и старики настолько чтимы, что их остается только сварить».

К кому это обращено? К матери? Неужели она восприняла эту фразу буквально? Я стою перед домиком в Роше и представляю себе сцены, которые разыгрывались между матерью и сыном. Я стою в саду перед дверью с мемориальной табличкой, которая гласит, что в этом доме Артюр Рембо написал книгу «Пора в аду».

Тут меня осенило, что наконец-то я нашел место, которое стало точкой отсчета и для моей писательской судьбы. Дом, в котором юный поэт жил вместе со своей матерью. Юноша мечтал учинить бунт, хотел уехать прочь, стремился к неограниченной свободе. Юноша, который хотел писать. Который хотел жить вольной поэтической жизнью. Который хотел путешествовать и видеть. По направлению к Рембо.