Идем! или Искусство ходить пешком - [32]

Каждый день Сати отправлялся отсюда в Париж, в свое любимое кафе, и, между прочим, пешком — двенадцать с лишним километров. Время от времени композитор прерывал свою прогулку и заходил в питейные заведения вдоль дороги. Так что он являлся уже в подпитии, садился в кафе и продолжал выпивать. Вечерами он возвращался домой, как правило, уже без денег, но со свежими идеями. Рассказывают, что он часто останавливался в пути и в свете фонарей записывал ноты, которые слышал, в свой дневник.

Роджер Шаттук[53] в беседе с Джоном Кейджем[54] излагает свою версию феномена Сати. Он считает, что музыкальные ритмы Сати, многочисленные вариации и бесконечные репетиции берут свое начало из одного источника — скуки, которую он пытался преодолеть, совершая свои непрерывные прогулки — взад и вперед по одному и тому же маршруту, день за днем.

Я хочу пройти теми же маршрутами — только ради того, чтобы написать свои заметки. Я хочу написать книгу о странствиях — неплохая идея, но истина заключается в том, что они меня больше не интересуют. Я решаю сесть на поезд и уехать из города. Я ориентируюсь по карте. На вокзале есть бар, и я захожу туда. Ничего себе начало. Двое мужчин стоят у барной стойки. Я сажусь рядом с ними и закуриваю сигарету. Я прошу пепельницу, но слышу в ответ, что пепел можно стряхивать на пол.

— А в пепельницу кладут чаевые, — говорит хозяин.

Я кладу в пепельницу два франка и швыряю окурок на пол.

— А ты неплохо усвоил французские правила, — говорит хозяин. — Хочешь выпить?

— Нет, спасибо, — отвечаю я.

— Может, ты чего-то не понял? — удивляется он.

Я рассказываю, что ищу дом, в котором жил Эрик Сати, и мой сосед по столику готов отвезти меня туда. Он, конечно, не слишком трезв. «А, это „дом с четырьмя трубами“, — вспоминает он. — Садись в машину». Машина цвета серый металлик, «рэнджровер», мы могли бы уехать из города, из Франции, через Испанию, а там паромом доплыть до Марокко и добраться до пустыни. Мы можем ехать долго, ехать куда угодно. Но водитель пьян, он едет медленно и осторожно, вдоль ветхих каменных домов. Похоже, это именно то самое место. Эрик Сати спился и жил в нищете, его комната была так мала, что дверь упиралась в кровать и не открывалась. Сати никого не принимал, только несколько друзей, изредка навещавших его, видели комнату, в которой он провел последние двадцать семь лет своей жизни. А вот и тот самый дом. Я смотрю с переднего сиденья автомобиля, опустив стекло; не знаю почему, но вдруг у меня на глазах появляются слезы. Я отворачиваюсь. Возможно, потому, что я столкнулся с бедностью и одиночеством. Я выпил не так уж и много, но потерял душевное равновесие. Зачем я сюда приехал? Что я здесь потерял?

— Ну вот, ты и увидел дом, который искал, — говорит водитель. — Что теперь? Что ты будешь делать?

— Я хочу обратно в Париж, — отвечаю я.

— Окей, поехали.

Но я отказываюсь.

— Я хочу дойти до города пешком, как Сати, — говорю я.

— Это плохая идея, — говорит шофер.

Он хочет ехать дальше, а возможно, хочет чего-то большего.

— Спасибо за прогулку, — говорю я. — Сколько я тебе должен?

— Шестьдесят три франка, — отвечает он с ухмылкой. — Этого мне хватит как раз на три порции выпивки.

— Но ведь ты можешь продать автомобиль, — говорю я.

Вообще-то я просто пошутил, но он воспринимает это в штыки.

— Выходи из машины, — кричит он, в раздражении.

И тут меня осеняет: он живет в автомобиле. Значит, я предложил ему продать источник своих доходов и свой дом.

Я двигаюсь в сторону Парижа. На улицах африканцы в цветастых одеждах, в джеллабах, мне очень нравится эта одежда. Человек в такой одежде надевает маску, преображается, становится другим.

Африканская молодежь в американской одежде, в джинсах, в куртках с капюшонами, бейсболках и туфельках гуляет по улицам, стоит на перекрестках, сидит в автомобилях. Праздность, недовольство, музыка, агрессия. Ненависть. Беспорядки. Революция?

Я захожу в бар, «Le Fleuri», это берберский бар, по средам и четвергам здесь подают кус-кус по-берберски. Берберы играют в кости, а выигрыш выплачивается жетонами, которыми можно рассчитаться за выпивку. Жетоны пропиты. Сигареты брошены на пол перед барной стойкой. Я пью. Я забыл про Эрика Сати. Парижа, который принадлежал ему и по которому он гулял, уже не существует. Североафриканские лица, запах юга, привкус нищеты и недовольства, чувство застоя и провинции, эти высохшие газоны и высотные дома с замусоренными дворами, где взращивается зависть и ненависть. Грязь и скандалы, а чего же я ожидал? Лугов и травы? Лошадей и полей, тишины и идиллии? Современная музыка неотъемлема от скорости и шума, от больших городов и трафика. А я ищу город прошлого, которого нет, я следую за мсье Сати, за призраком в коричневом бархатном костюме и в черном котелке. Я смешон.

Я одет в костюм и белую сорочку, а на воротнике и груди у меня кровь. Я страдаю носовыми кровотечениями. Это аллергическая реакция на уличную пыль и бензиновые выхлопы. Я гуляю в потертых ботинках и испачканных штанах, с учительским ранцем через плечо. В ранце ручка и блокнот. Но о чем я буду писать? О том, что на деревьях распускаются листья? Что в окне на улице Конвенсьон стоит горшок с цветком? Что на скамейке в Жарден Дюрантон сидит пара? Что пригороды скоро взорвутся беспорядками и насилием? Я вспоминаю дез Эссента, героя романа Гюисманса