Идем! или Искусство ходить пешком - [31]

Самое теплое время дня позади.

Погода меняется. Легкий бриз колышет рябь на воде, вздымая мелкие волны, солнце скрылось под облаком, мы плывем к берегу и растягиваемся на песке. Какой чудесный день. Солнце нежит нас, мы засыпаем, мы ничего и никому не должны, мы ничего не хотим, мы просто мечтаем. О чем же мы мечтаем?

Я мечтаю о новых путешествиях, о новой жизни, о вечном движении, о том, чтобы ходить пешком из города в город. Разве это возможно? Конечно, возможно. И долго так будет продолжаться? Не знаю. Возможно, осенью мы направимся в южные края, чтобы скоротать зиму в Северной Африке, а потом снова к теплу. Так мы и будем всегда устремляться в теплые края.

Сколько длится пешее путешествие? Вернее, сколько времени можно выдержать в пути? Не знаю. Я еще не пытался преодолеть свои собственные границы, я всегда путешествовал целенаправленно и укладывался в определенные временные рамки. Я отправлялся в походы, короткие или долгие, но никогда не дольше и не дальше, чем заранее планировал. На два месяца, на три месяца, а потом я возвращался домой, поездом или автобусом, самолетом или паромом. Но именно в данный момент моей жизни у меня как раз нет дома. Вернее, мне есть где жить, я живу один, в комнате с матрасом на полу, письменным столом, стулом, и это все. Это как вокзал, как комната ожидания. Я жду перемен, нет, я жду радикальных реформ, я надеюсь на новую жизнь. Возможно, сегодня она и начнется. Возможно, у меня появятся новые шансы, как только я встану, стряхну с себя песок и сон, оденусь и натяну на спину рюкзак. И отправлюсь в путь.

часть вторая

1

Мне всегда нравилось ходить пешком. Как-то раз весной я вышел прогуляться. По дороге из города я увидел автомобиль, припаркованный под деревом, — желтый «мерседес» с красными сиденьями. На куске картона, прикрепленного к боковому стеклу, написано «Продается», и номер телефона. Я тут же позвонил и купил эту машину — лучшую машину в моей жизни.

Через день я на этом самом «мерседесе» поехал через горы в Осло и переночевал в пансионате. А потом отправился в Копенгаген, здесь мне негде было ночевать, только на заднем сиденье в машине. Из Копенгагена я устремился дальше, в Германию, Голландию и Бельгию, а затем пересек французскую границу. Здесь я остановился и припарковал машину в Шарлевилль-Мезьере. Из Шарлевилля я пошел пешком — сначала вдоль реки Маас, потом вдоль Арденнского канала к Ла Шесне, берегом Уазы к Вуазье, через леса и поля по пыльным тропинкам, к Реймсу и Парижу.

Этот маршрут занял пять дней, до Парижа я добрался в пятницу, изрядно уставший и грязный, ведь мне пришлось ночевать под открытым небом. Я вошел в город в районе метро «Порт де Клинанкур». И внезапно наткнулся на человеческий муравейник, на стену городского шума. Я миновал городские ворота, и тут же меня ослепил свет автомобильных фар. Я оказался в хаосе лиц и рук, глаз и домов, окон, улиц и дверей. Возможностей не счесть, но куда же мне деться?

Я нашел место в каком-то кафе, сел и в отчаянии схватился за голову. Так я просидел несколько минут. Потом я заказал выпивку, но без успеха. Кельнеры сновали взад-вперед и полностью меня игнорировали. В отеле, у себя в номере я глянул в зеркало: я был похож на клошара. Небритый бродяга, в рваном пиджаке и в грязных по колено брюках. Я стоял перед зеркалом у гардероба и любовался своим видом. Именно так я и хотел всегда выглядеть. Я закурил сигарету, открыл пластиковую бутылку вина и улегся в постель. Наконец-то у меня было хорошее настроение, наконец-то я стал другим.

Я пролежал в постели два дня. Завтрак мне доставляли на подносе, прямо к дверям. Кофе, круассан, немного хлеба и джема. В девять утра в церкви звонят колокола, солнечный свет проникает в окна и гуляет по комнате, словно он здесь живет и все знает. Я завтракаю в постели. Стул, письменный стол, зеркало, шкаф-гардероб, ковры — все это принадлежит комнате. Мебель здесь чувствует себя как дома, а я чужой. Я лежу в постели и читаю письма Рильке о Сезанне. Особенно мне нравится лежать в постели и смотреть в открытое окно. Чем не картина? Ни окно, ни вид из окна, ни звуки, проникающие в комнату, мне не принадлежат. Голоса, шаги, свет ночных фонарей тоже не мои, они — собственность комнаты. И я очень доволен. Лежать в постели и смотреть в окно — все равно что созерцать картину на стене. Картины Сезанна я даже и смотреть не хотел, мне хватало того, что писал Рильке. Я представлял себе сезанновские полотна. Кухонный стол с яблоками и бутылкой вина, портрет женщины в красном кресле. «В это красное кресло, которое и само по себе есть уже личность, посажена женщина», — писал Рильке.

Я задумался, почему меня радуют разные предметы — столы и стулья, кровати и лампы. Возможно, потому, что я слишком много времени провожу в одиночестве, и в такие периоды общаюсь только с ними.

Что я буду делать в Париже? Ровным счетом ничего. Слоняться по улицам. Болтаться без дела. Лежать в постели. Буду сидеть на подоконнике в номере отеля и смотреть в окно, на улицу, на прохожих. Никаких грандиозных планов у меня нет. Да, кстати, я буду писать свои заметки. Как-нибудь утром доберусь электричкой до Аркей-Кашана, где в маленькой комнате на улице Коши, в доме номер 22 жил Эрик Сати.