Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане - [34]
2. О публичном измерении права
Переосмысление контуров исламского юридического поля требует, чтобы мы рассматривали население в качестве одного из правовых акторов этого поля. Местные жители, обращаясь в суд, приводили в действие описанную мною выше правовую систему. Именно они были потребителями правосудия. Так как они не были специалистами по вопросам права, они должны были обращаться к правоведам и улемам за экспертными знаниями. Тем не менее местное население все же обладало некоторыми познаниями в сфере закона, позволяющими им подавать в суд и требовать компенсации ущерба. Эти познания и лежали в основе представления подданных о собственных правах, о добре и зле. Назовем эти представления «общими знаниями».
Если мы говорим о том, как люди представляют себе законность, то мы должны также обсудить, что конкретно известно этим людям и каковы их «способы познания» права. Как выстроить данное рассуждение? Можно пойти по пути, продиктованному практическим умом, и попробовать разграничить информацию и знание, как это делает Питер Бёрк в книге «Социальная история знаний» (A Social History of Knowledge). Бёрк замечает, что «необходимо разделять знания и информацию, отличать навыки (knowing how) от теоретических представлений (knowing that), четко обозначенное – от само собой разумеющегося <…> а относительно „сырое, конкретное и практическое“ <…> [от] того, что было создано, обработано или систематизировано посредством разума»[229].
Целесообразность такого подхода стоит под вопросом. Вне зависимости от своих целей и задач индивиды, как правило, получают уже осмысленные другими людьми сведения о таких явлениях, как налогообложение, кулинарные рецепты или магические приемы; то есть эти сведения возникают в результате когнитивных процессов, проходивших ранее в сознании других индивидов[230]. Более практичным представляется подход, где применяется концепция знаний, предложенная антропологом Фредриком Бартом. Под «знаниями» Барт понимает «переживания (личные взгляды), а также информацию, закрепленные навыки, словесные описания и концепции – все способы понимания, посредством которых мы формируем переживаемую и осмысляемую реальность»[231]. Согласно данному представлению, знания представляют собой скорее личные интерпретации фактов, чем корпус разрозненной информации: «…знания обеспечивают людей материалом для размышлений и предпосылками к действиям»[232].
В Средней Азии XIX века общие знания о праве входили в так называемый «публичный архив» (термин Дэниела Лорда Смэйла)[233]. Общие знания о праве существовали просто потому, что некоторые правовые практики выполнялись публично, а память об этих практиках имела важное значение для сохранения местных традиций. Как иначе можно объяснить существование множества частных собраний исламских юридических документов Средней Азии? Вероятно, общим знанием было то, что для гарантии соблюдения собственных прав каждому следовало хранить наготове вещественные доказательства для суда. Например, чтобы гарантировать право на земельный участок, необходимо было получить и затем хранить документы, в которых засвидетельствовано это право[234]. Для жителей Средней Азии не было ничего сложного в том, чтобы познать основы доказательства в исламском праве, практикуемые в регионе. Прежде всего, суд требовал, чтобы истец представил доказательство (байина) в поддержку своего заявления; этим доказательством могло служить письменное подтверждение определенных прав. В правовой культуре, где предпочтение отдавалось устному свидетельству, в XIX – начале XX века существовали и специалисты, признававшие доказательную силу за документами[235]. Данный феномен иллюстрируется в следующей фетве:
[Вопрос: ] Мы взываем к благословению Всевышнего. Что говорят имамы ислама, да будет Аллах ими доволен, по следующему вопросу? Дело состоит в следующем. Так случилось, что Мулла Мир Бабай муфти имеет право требования достоверного и законного долга [дайн] – некоторой суммы денег, составляющей финансовое обязательство Баба-бая. Находясь в состоянии, позволяющем подтверждать и осуществлять все права узуфрукта, упомянутый Баба-бай законно признал перед сообществом мусульман наличие упомянутого права требования и предъявил правовой документ [хатт-и васика-и шар‘и
В 60–70-е годы XIX века Российская империя завершила долгий и сложный процесс присоединения Казахской степи. Чтобы наладить управление этими территориями, Петербургу требовалось провести кодификацию местного права — изучить его, очистить от того, что считалось «дикими обычаями», а также от влияния ислама — и привести в общую систему. В данной книге рассмотрена специфика этого проекта и многочисленные трудности, встретившие его организаторов. Участниками кодификации и — шире — конструирования знаний о правовой культуре Казахской степи были не только имперские чиновники и ученые-востоковеды, но и местные жители.
Что же означает понятие женщина-фараон? Каким образом стал возможен подобный феномен? В результате каких событий женщина могла занять египетский престол в качестве владыки верхнего и Нижнего Египта, а значит, обладать безграничной властью? Нужно ли рассматривать подобное явление как нечто совершенно эксклюзивное и воспринимать его как каприз, случайность хода истории или это проявление законного права женщин, реализованное лишь немногими из них? В книге затронут не только кульминационный момент прихода женщины к власти, но и то, благодаря чему стало возможным подобное изменение в ее судьбе, как долго этим женщинам удавалось удержаться на престоле, что думали об этом сами египтяне, и не являлось ли наличие женщины-фараона противоречием давним законам и традициям.
От издателя Очевидным достоинством этой книги является высокая степень достоверности анализа ряда важнейших событий двух войн - Первой мировой и Великой Отечественной, основанного на данных историко-архивных документов. На примере 227-го пехотного Епифанского полка (1914-1917 гг.) приводятся подлинные документы о порядке прохождения службы в царской армии, дисциплинарной практике, оформлении очередных званий, наград, ранений и пр. Учитывая, что история Великой Отечественной войны, к сожаления, до сих пор в значительной степени малодостоверна, автор, отбросив идеологические подгонки, искажения и мифы партаппарата советского периода, сумел объективно, на основе архивных документов, проанализировать такие заметные события Великой Отечественной войны, как: Нарофоминский прорыв немцев, гибель командарма-33 М.Г.Ефремова, Ржевско-Вяземские операции (в том числе "Марс"), Курская битва и Прохоровское сражение, ошибки при штурме Зееловских высот и проведении всей Берлинской операции, причины неоправданно огромных безвозвратных потерь армии.
“Последнему поколению иностранных журналистов в СССР повезло больше предшественников, — пишет Дэвид Ремник в книге “Могила Ленина” (1993 г.). — Мы стали свидетелями триумфальных событий в веке, полном трагедий. Более того, мы могли описывать эти события, говорить с их участниками, знаменитыми и рядовыми, почти не боясь ненароком испортить кому-то жизнь”. Так Ремник вспоминает о времени, проведенном в Советском Союзе и России в 1988–1991 гг. в качестве московского корреспондента The Washington Post. В книге, посвященной краху огромной империи и насыщенной разнообразными документальными свидетельствами, он прежде всего всматривается в людей и создает живые портреты участников переломных событий — консерваторов, защитников режима и борцов с ним, диссидентов, либералов, демократических активистов.
Книга посвящена деятельности императора Николая II в канун и в ходе событий Февральской революции 1917 г. На конкретных примерах дан анализ состояния политической системы Российской империи и русской армии перед Февралем, показан процесс созревания предпосылок переворота, прослеживается реакция царя на захват власти оппозиционными и революционными силами, подробно рассмотрены обстоятельства отречения Николая II от престола и крушения монархической государственности в России.Книга предназначена для специалистов и всех интересующихся политической историей России.
В книгу выдающегося русского ученого с мировым именем, врача, общественного деятеля, публициста, писателя, участника русско-японской, Великой (Первой мировой) войн, члена Особой комиссии при Главнокомандующем Вооруженными силами Юга России по расследованию злодеяний большевиков Н. В. Краинского (1869-1951) вошли его воспоминания, основанные на дневниковых записях. Лишь однажды изданная в Белграде (без указания года), книга уже давно стала библиографической редкостью.Это одно из самых правдивых и объективных описаний трагического отрывка истории России (1917-1920).Кроме того, в «Приложение» вошли статьи, которые имеют и остросовременное звучание.
Коллективизация и голод начала 1930-х годов – один из самых болезненных сюжетов в национальных нарративах постсоветских республик. В Казахстане ценой эксперимента по превращению степных кочевников в промышленную и оседло-сельскохозяйственную нацию стала гибель четверти населения страны (1,5 млн человек), более миллиона беженцев и полностью разрушенная экономика. Почему количество жертв голода оказалось столь чудовищным? Как эта трагедия повлияла на строительство нового, советского Казахстана и удалось ли Советской власти интегрировать казахов в СССР по задуманному сценарию? Как тема казахского голода сказывается на современных политических отношениях Казахстана с Россией и на сложной дискуссии о признании геноцидом голода, вызванного коллективизацией? Опираясь на широкий круг архивных и мемуарных источников на русском и казахском языках, С.
В.Ф. Райан — крупнейший британский филолог-славист, член Британской Академии, Президент Британского общества фольклористов, прекрасный знаток русского языка и средневековых рукописей. Его книга представляет собой фундаментальное исследование глубинных корней русской культуры, является не имеющим аналога обширным компендиумом русских народных верований и суеверий, магии, колдовства и гаданий. Знакомит она читателей и с широким кругом европейских аналогий — балканских, греческих, скандинавских, англосаксонских и т.д.
Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.
В начале 1948 года Николай Павленко, бывший председатель кооперативной строительной артели, присвоив себе звание полковника инженерных войск, а своим подчиненным другие воинские звания, с помощью подложных документов создал теневую организацию. Эта фиктивная корпорация, которая в разное время называлась Управлением военного строительства № 1 и № 10, заключила с государственными структурами многочисленные договоры и за несколько лет построила десятки участков шоссейных и железных дорог в СССР. Как была устроена организация Павленко? Как ей удалось просуществовать столь долгий срок — с 1948 по 1952 год? В своей книге Олег Хлевнюк на основании новых архивных материалов исследует историю Павленко как пример социальной мимикрии, приспособления к жизни в условиях тоталитаризма, и одновременно как часть советской теневой экономики, демонстрирующую скрытые реалии социального развития страны в позднесталинское время. Олег Хлевнюк — доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института советской и постсоветской истории НИУ ВШЭ.