Идеальный любовник - [32]

Боль, пожиравшая его тело, была мучительной. Когда у него не осталось больше сил терпеть ее, он провалился в спасительное беспамятство. Когда Шон снова очнулся, серый свет зари только забрезжил. Джозеф уронил голову на грудь, и Шон в ужасе увидел, как на палубу капает кровь из раны на его животе.

Руки у Шона онемели до плеч, но голос-то у него остался. И он начал реветь и орать так громко, что задрожала грот-мачта. Горстка матросов окружила его, но никто не осмеливался развязать веревки без приказания Монтегью. Наконец Джек Реймонд приблизился к братьям. Он оглядел Джозефа, мрачно взглянул на Шона и отправился будить дядю.

Когда Джек открыл дверь капитанской каюты, Уильям Монтегью пытался справиться со своим адмиралтейским мундиром.

— Что это за кошачий концерт? — требовательно спросил он.

— Шон О'Тул… А Джозеф мертв, — выпалил побледневший племянник.

На какое-то мгновение в глазах Монтегью промелькнуло торжество, пока он не осознал последствия их выходки.

— Господи, что же нам делать?

Джек увидел его уязвимость и немедленно этим воспользовался:

— Разумеется, это Шон О'Тул убил своего брата. Хладнокровное убийство.

— Отлично, Джек, — с облегчением выдохнул Уильям. Ему не было нужды добавлять, что он в долгу перед своим племянником. Тот и так это знал.

Монтегью вышел на палубу.

— Сними их, — приказал он.

Джек сначала обрезал путы Джозефа и положил его остывшее тело на палубу «Защиты».

Шон смотрел с ужасом, поняв, что случилось с братом.

Реймонд постарался отойти как можно дальше, разрезая кожаные ремни, связывавшие большие пальцы рук Шона, но он напрасно беспокоился. О'Тул не чувствовал рук и упал на палубу, словно мешок, как только его освободили.

Опираясь на локти, Шон подполз к Джозефу и беспомощно приподнялся рядом с его телом. Это был худший момент его жизни — на коленях перед англичанином, зарезавшим его брата, словно поросенка.

— Джозеф мертв! — произнес он, обвиняя, не желая поверить тому, что видели его глаза.

— Да, и это ты убил его, — заявил Монтегью.

— Будь проклята твоя черная душа, развратный английский выродок!

— Ребята, в кандалы его! — рявкнул Монтегью. Его приказ пришлось выполнять четверым.

— Не важно, кто убил его, ты или твой лизоблюд Джек. Вы оба взяли эти чертовы кинжалы в борделе. И все из-за того, что он доставил Эмбер единственную в ее жизни радость!

— Держите его покрепче, — приказал Уильям и ударил ногой закованного в цепи парня. Он оглядел поверх головы Шона лица собравшихся матросов. — У меня полно свидетелей того, что произошло на «Защите» вчера вечером. — Монтегью увидел сына. — Говори, Джон, ты видел, как они дрались.

Джонни трижды открывал рот, прежде чем сумел вымолвить:

— Я был пьян, отец.

Стальной взгляд Шона уперся в него.

— Скажи правду, Джонни!

Но на затравленном лице паренька он увидел только страх, и его надежды рухнули. Когда матросы тащили его в трюм, глаза О'Тула не отрывались от тела брата и его душу затопила разрывающая сердце боль.

У него заломило руки, как только восстановилось кровообращение. Шон обрадовался физическому страданию, надеясь, что оно поглотит душевную муку. Он лежал в цепях, его тело горело, как в лихорадке, а сердце обливалось кровью от чувства неискупимой вины.

— Джозеф, Джозеф, я поклялся деду, что буду оберегать тебя! — Шон впал в отчаяние, а потом начал бредить, когда его большие пальцы почернели и раздулись до неузнаваемости.

В течение последующих суток он то впадал в беспамятство, то приходил в себя. Кто-то был рядом с ним, заставляя пить, усмиряя его жар холодной губкой, массируя ему руки и повторяя его имя:

— Все будет хорошо, Шон, все будет хорошо.

И Шон испытывал огромное удовлетворение и покой, когда Джозеф говорил с ним, но, когда он наконец открыл глаза, рядом с ним сидел Джонни Монтегью.

— Мне очень жаль, Шон. У тебя на пальце гангрена, и корабельный хирург говорит, что его придется отрезать.

О'Тул увидел, что по лицу молодого Монтегью текут слезы.

— Я только что потерял брата, разве, черт возьми, палец имеет значение?

Джонни освободил его от цепей и помог дойти до каюты хирурга. Там оказалось не очень-то чисто, да и доктор был не слишком опрятным. Он налил Шону рома, но тот презрительно отказался. Хирург сам выпил спиртное, и это была явно не первая его рюмка за день. Он уложил левую руку Шона на прочную деревянную колоду и взял резак для мяса.

— Тебе будет больнее, чем мне, парень.

Один быстрый удар отрубил почерневший большой палец у второго сустава. Шон чуть не откусил себе язык, пытаясь заглушить стон, рвущийся у него из горла. Когда хирург прижег рану раскаленной докрасна кочергой, О'Тул потерял сознание.

Суд Адмиралтейства не занял много времени. Свидетельские показания были состряпаны заранее. Шона О'Тула обвинили в убийстве брата, произошедшем в тот самый день, когда они записались в команду корабля «Защита». Его подпись предъявили, Уильям Монтегью все подтвердил, а Джек Реймонд выступил главным свидетелем обвинения. Все протесты Шона, его борьбу и ирландские ругательства суд Адмиралтейства проигнорировал.

Его признали виновным и осудили. Через сорок восемь часов после прибытия в Лондон Шона О'Тула приговорили к десяти годам в плавучих тюрьмах, известных под названием Вулвичских барж.