Идеализм-2005 - [38]

Шрифт
Интервал

* * *

Ровно десять часов утра. Я и Жека, нацбол из Юго-Западной бригады, выходим из поезда на платформу. Посреди «Таганской-радиальной» стоят по парам шестеро партийцев.

Мы замечаем друг друга в утренней толпе. Переглядываемся, выдвигаемся к эскалатору.

Наружная группа рассыпана за вестибюлем. Я смотрю на Ленина, он смотрит на меня. Мы шагаем мимо. Все очень хорошо, без всякой суеты. Комильфо.

Из-за припаркованных автомобилей выходят журналисты и Борщ. Они идут за нами, метрах в двадцати.

Исходные позиции заняты без единого слова. Очень по-нацбольски, на пятерку прямо.

Впереди — бело-зеленый пятиэтажный дворец посреди ровной площади. Под ногами камень, снег начисто убран. На нас почти одинаковые черные куртки. Но народу вокруг много, и наше подозрительное скопление молодых людей все равно не разглядеть из-за прохожих.

Последние метры перед входом мы идем совсем тесно друг к другу. Я поправляю фаер в рукаве. Журналюги распаковывают оборудование.

Сонный мент с автоматом на плече ебальником толью щелкает. Камеры и штативы не производят на него никакого впечатления. Уже, значит, первая удача.

— Сейчас! — произношу негромко, но отчетливо.

Мы срываемся с места в бешеный спринт и за пару секунд добегаем по лестнице до пропускного пункта на втором этаже. Зажигаем фаера, перепрыгиваем через турникет-вертушку, через кресло охранника.

— А-а-а, что-о-о! — вопит охрана в зеленой форме.

Все, мы на балконе. Разворачиваем баннер. Летят листовки. Горят красные фаера.

Отчаянно визжит какая-то сирена.

Из кабинетов, из будок, из каждой банковской щели лезут менты и охранники, в руках Калашниковы, приготовленные к бою. Журналисту внизу, в холле, под захваченным балконом, кричат:

— Не стреляйте, это не ограбление, а политическая акция.

Через секунду я падаю на мраморный пол от сильного удара по затылку. Крепкий тип в форме вырывает у меня из рук фаер и тыкает несколько раз им мне в лицо. Пытаюсь закрываться руками. Товарищи лежат рядом, на головах у них прыгают менты.

Бум, бум, бум — глухие удары обутых в берцы ног.

— Да, Смерть! Да, Смерть!

— Замолчите, суки! Молчать!

Через минуту враги устают. Они надевают на нас наручники и сажают

Паника в шипящих рациях:

— Подкрепление, сюда, быстро. ОМОН, блять, где?

— Они, блять, и перед входом собрались! Цепей везде повесили! Дверь не открывается!

— МЧС вызывайте, цепи пилить!

— Как нам людей выгонять? Тут эти листовки ебаные везде лежат. Бабки их, блять, подбирают!

— Да хуй его знает. Их тут снаружи тридцать человек, без ОМОНа не справимся!

— А нам, блять, тут этих охранять надо!

— ОМОН чего не едет! — шипит властный бас. — Банк, блять, не работает! Что за хуйня!

Мусора снова нас пиздят:

— Суки, вы чего тут устроили?

А руки в наручники закованы — не закрыться даже.

— ОМОН в пробке застрял, блять. Что за хуйня сегодня происходит? — все тот же властный бас.

ОМОН приезжает через полчаса. Получаем свежую порцию пиздюлей. Наши же куртки натягиваются нам на головы:

— Смотреть только вниз, — нервно вопят ОМОНовцы.

Нас выводят из здания через сбербанковские потайные ходы, через подземный гараж.

* * *

Удачный захват Сбербанка стал боевым крещением нашего черного знамени. Запрет организации был уже вопросом времени. А экстремистский статус означал уголовную ответственность за демонстрацию запрещенной символики. Поэтому с февраля 2006 года черный флаг с белым кругом и черными серпом и молотом посередине стал постепенно вытеснять красный. Партийная наружная группа, которая блокировала вход в Сбербанк, стояла с этими знаменами.

А в 2014–2015 годах под черными флагами на акции солидарности с Украинской революцией выходили нацболы-повстанцы героического политзаключенного и моего друга Миши Пулина. Под этим полотнищем продолжилась борьба с российским государством и его имперским охвостьем.

Таганский суд

Мы стояли в парке за Театром на Таганке. Недавно оттаявшая земля была рыхлой, по склону вниз стекали мутные ручейки. Где-то еще лежал почерневший лед.

Лена проводила инструктаж Московского исполкома. В Таганском суде рассматривалось дело о юридическом статусе НБП. Московское отделение готовилось к предстоящему заседанию.

— Надо их отпиздить. Пока не отпиздим, не поймут, — спокойно и деловито рассуждала заместитель гауляйтера. — Нужно еще один раз, как на «Авиамоторной», в общем…

— Нужно, будет, значит, — кивнул Назир. Он стоял справа от заместителя командира Московского отделения.

— …Суд все видели? Я в прошлый раз говорила съездить суд посмотреть. Подойти с трех сторон можно, все помнят? Нашисты, скорее всего, пойдут к главному входу. Вряд ли с другой стороны, там конвоирки и автозаки. Двор суда — узкая площадка, со всех сторон отгороженная домами, забором. Там особо не развернуться. Но нам это на руку.

— Лена, я скаутов все равно на всех подходах поставлю.

— Да, Назир, правильно, конечно. Теперь подробнее по сценарию. На нас они вряд ли прыгнут. У них теперь Лимонов цель. На него нападут или закидать чем-то попытаются. Может, из ракетницы в него выстрелят, как в прошлый раз. А мы им не сильно нужны. Мы с Назиром о тактике подумали. Она проста очень. Суд 13 апреля в пол-одиннадцатого начинается. Мы в десять минут одиннадцатого должны быть под судом. Становимся под входом и ждем. Эдуарда Вениаминовича подвозит его охрана на машине. Они в суд заходят. Мы — отбиваемся, если придется. Всем понятно?


Рекомендуем почитать
Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Нездешний вечер

Проза поэта о поэтах... Двойная субъективность, дающая тем не менее максимальное приближение к истинному положению вещей.


Оноре Габриэль Мирабо. Его жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Иоанн Грозный. Его жизнь и государственная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Тиберий и Гай Гракхи. Их жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.