Идеализм-2005 - [36]
— Понятно. Ну, я пошел.
— Иди.
Коренастая фигура Чугуна в зеленой бундесверовке и белых джинсах пропала в подъезде.
Мы встали сразу за дверью:
— Тише! Приготовились.
Я снял «удар» с предохранителя. Назир сделал то же самое.
Мы ждали минут пять.
Потом подъезд распахнулся, из него вышел Чугун. Один. Он смеялся.
— Кирилл, а где Тишин? — строго спросил Рома.
— Там, наверху.
— А почему не тут?
— Он сказал, что не пойдет никуда.
— Как не пойдет?
— Сейчас расскажу. Слушай. Я позвонил в дверь. Толя открыл. Я думаю: «Шансов на отступление нельзя оставлять». И сразу, с порога: «Толя, ты пидарас».
— Та-ак. А он?
— А он ничего. Смотрит на меня телячьими глазами и бормочет: «Я не буду с тобой драться».
— Блять, мерзость какая!
— Я ему: «Ты, чмо, пошли на улицу». И леща отвесил. А он: «Нет, Кирилл, не пойду».
— А охрана лимоновская что?
— Они с кухни даже не вылезли. Не в состоянии уже.
— Днище ебаное Тишин этот, — Рома покачал головой, — заместитель лидера Партии, блять.
— Я ему еще затрещину дал, говорю: «Толя, ты жалок, блять, иди, сука, на хуй». Пиздец, короче. Дай «Ягуара», что ль, ебану, может, полегчает, — Кирилл продолжал смеяться.
— Блин, Кирилл, я даже не знаю, что сказать. Я всякого ожидал, но не такого. Тишин даже мои ожидания скромные превзошел.
Чугун сделал большой глоток из Роминой банки.
— Н-да, блин. Ну ладно, не получилось поединка. Хуй с ним, в следующий раз, — Рома махнул рукой. — Поехали к нам на Кузьминки, итоги дня обсудим…
— Погнали, Рома, — Чугун все еще хохотал.
Кирилл погибнет через двенадцать лет в Сирии. Погибнет за то государство, с которым поклялся бороться.
Охота на Тишина началась с мрачных типов в «Кафетерии».
А ведь на самом-то деле Тишин, его приятели из лимоновской охраны, часть партийного руководства и многие члены НБП даже в лучшие времена были такими же вот бичами.
Мы, исполком Московского отделения, мечтали раз и навсегда уничтожить традиции российской государственности, хотели построить совершенно новое общество с чистого листа. Ведь по-другому в России нельзя, тут надо жечь все.
А те, с ними все иначе. Они готовы были вписать свои существования в более брутальное, более милитаризированное государство, чем то, которое они видели в 90‑е. Раскол НБП середины 2000‑х годов объясним, в те времена Путин заявил о новом патриотическом курсе, о возрождении государственного величия. Противников власти кремлевские пропагандисты начали называть «пятой колонной» на службе у Запада. Уже тогда часть партийцев предпочла революции показное величие нефтяной империи. От консервативного поворота Партию удерживали несколько десятков честных нацболов Московского отделения и еще десяток достойных регионалов. Мы врывались в кабинеты чиновников, дрались там с ОМОНом, молчали на допросах и говорили «Да, Смерть!» из-за решеток, когда судьи просили нас выступить с последним словом.
Имперцы и государственники тихо бухали на своих вписках.
Потом времена изменились, и выполз неизвестно откуда политрук Прилепин, бывший ОМОНовец, который и на акции-то ни разу не был, которого я, нацбол, объездивший с партийными поручениями больше десятка крупных российских городов, в глаза не видел. Он не сидел в тюрьме и даже в мусарне бывал разве что по работе, он не знал наших товарищей, убитых государством.
Тогда, в 2006 году Рома, Лена, другие участники Московского исполкома хотели избавить организацию от Гэрри Пауэллов из «Дневника Тернера». Но Пауэллы сказались сильнее. Омерзительные российские Пауэллы, которым подавай политручество, портрет Сталина и французскую булку.
Пару лет назад я видел на Youtube, как на одной из антиукраинских демонстраций лимоновского охвостья Тишин вел колонну. Несмотря на союз лимоновцев с властью, маршировать им позволили в каком-то парке на окраине Москвы. Тишин был, как всегда, с бородой и в сером макинтоше. Впереди таких же помятых людей он орал в мегафон про присоединение Украины к российскому государству и прочую чушь. Маленьким и совсем еще аполитичным детям Толя там, наверное, казался лешим или иным отталкивающим полусказочным существом.
Сбербанк
«Кружка» на Чистых прудах. Я сижу за столом напротив Ромы.
— Группа захвата встретится на «Таганской-радиальной» в десять, — Рома набрасывает мелким почерком схему на тетрадном листке. Рядом лежит развернутая карта Москвы. — Леха, ты там, как обычно?
— А то нет, — отвечаю вслух. Про себя я думаю: «Я пойду куда ты пошлешь, в огонь и в воду».
— Стойте там так, чтобы не палиться…
— Да, как обычно, по двое, по трое.
— наружная группа пусть на выходе из метро концентрируется. Их много будет, человек тридцать. Ленина там рулить поставим. Дверь в контору надо надолго заблокировать. И народу полно ходит, есть кому листовки раздавать. Журналистов разместим во дворе где-нибудь рядом, Рома продолжает чертить, — не под банком же ебланить — мусоров, как грязи. Поведем их сразу за вами, за спецназом. И в банк они сразу с вами заходят. Скажем им, чтобы от самой двери начинали снимать. Хорошая картинка получится. Да, наружную группу с черными флагами поставим, надо, чтобы к ним журналисты привыкли раньше, чем красные запретят.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
Проза поэта о поэтах... Двойная субъективность, дающая тем не менее максимальное приближение к истинному положению вещей.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.