Идеализм-2005 - [22]

И я просто пошел, куда глаза глядят, подальше от вокзала. В одном из дворов обнаружил подъезд без кодов и домофонов. Пахло пылью и как-то тепло, усыпляюще — плесенью. Зеленые обшарпанные стены. Не холодно.

Но радость эта оказалась недолгой. Через тонкие стены хрущевки до меня доносились бормотание жильцов, возня на кухне и прочие отзвуки жизнедеятельности нижегородцев. Рассудок в теплой парадной оставался холодным: «Я сейчас залипну тут, и кто-нибудь движение на лестнице услышит. Ментов по доброй советской традиции вызовут. А у меня в рюкзаке реквизит к акции. И что я тогда скажу?»

Немного отогревшись, продолжил ночную прогулку. Из подворотни на меня с лаем выскочила стая бродячих собак. Замерзли, бедняги, да и оголодали, наверное. Вырвал из кармана «удар», направил его в сторону моих новых четвероногих приятелей, товарищей по странствиям среди каменных коробок.

«Ничего, лохматые друзья, — промелькнуло как-то в голове, — завтра акция, завтра мы прорвемся через растерянных охранников в костюмах, выгоним перепуганных менеджеров из их кабинетов. Завтра новый шаг к нашей победе. К нашей весне для брошенных и беззащитных, для оставленных на улице».

Стрелять, к счастью, не пришлось. Я попятился быстрыми шагами, и собачье стая проводила меня громким лаем. Может быть, я им действительно понравился, или признали они во мне если не своего, то и не врага хотя бы. Я очень любил стрелять из моего «удара» по продажным сурковским фанатам, видеть, как они, получив струю перца в лицо, сгибаются пополам, закрываются руками, превращаются в легкую добычу. Но моя совесть не была бы чиста, если бы мне пришлось как-то навредить четвероногим обитателям нижегородских улиц.

«Я ненавижу, когда обижают слабых», — так лаконично сформулировала Лена идеологию НБП тех времен.

К началу морозного январского утра, сам не зная как, я добрел до нижегородского Сормовского района.

Сто лет назад, в декабре 1905, на улицах Сормова стояли баррикады, рабочие сражались с жандармами и казаками. Сормовское восстание, наряду с Московским, стало одним из важнейших событий первой революции в России. Несколько месяцев готовились рабочие отряды к схватке с царизмом. Революционные организации закупали оружие, кустарным способом изготовляли кинжалы, топоры, пики — все, что могло пойти в дело в уличном сражении. Сормовский токарь Париков вместе с товарищами собрал даже пушку на заводе по собственным чертежам. И действовала она вполне прилично.

13 декабря повстанцы захватили здание Московского вокзала — того самого, к которому меня доставил автобус из столицы.

Тогда повстанцы стреляли во врагов из браунингов, кидали бомбы, палили из самодельной пушки. Было правильно, так, как надо. Революция.

Утром 25 января 2006 года нижегородские работяги не готовились защищать заснеженные баррикады. Спали они, забившись в муравейники из кирпича и бетона, отогреваясь в одеялах перед раздражающим звонком будильника. Через несколько часов, когда мы выслушаем инструкции, спрячем фаера в карманы рукава, эти сонные люди будут давиться яичницей, запивать ее растворимым кофе. Торопиться на автобусные остановки, вжимаясь в дешевые вьетнамские пуховики. Горбатиться целый день на Олега Дерипаску и других вельмож. А увольнения на Горьковском заводе означали для многих конец даже такой безрадостно-рабской стабильности. «Пусть мы сядем, пусть нас убьют, но мы станем примером, мы покажем, что так жить нельзя, — думал я. — Что нужно воевать, что нужно мстить этому государству за участь, на которую оно нас обрекло — быть трусливыми быдлом перед жадными и наглыми господами».

Сормовский район Нижнего Новгорода осветили первые розовые лучи восходящего солнца. Первые ручейки пешеходов потянулись к открывшемуся метро.

На вписке я был около шести часов утра.

Позвонил в дверь. Там — движение, изучение обстановки через глазок.

— Здорово! — дежурным был Риза, нацбол из Обнинска, маленький такой азербайджанец.

— Привет! — тихо ответил я, — как у вас тут? Лена спит?

— Нет, Лена на кухне.

В одной единственной комнате на полу вповалку спали нацболы.

Я подумал тогда: «Дарвину просыпаться на полу одновременно с парой десятков других людей еще не приходилось. А засыпать в ИВС со статусом обвиняемого по уголовному делу тем более. И ничего, не переживает, видимо, сильно».

Лена пила на кухне кофе и улыбалась задумчиво.

— Привет, — поздоровался я.

— Здорово, Леха, как доехал?

— Отлично, морозно только немного было.

— Чаю хочешь? Или кофе?

— Нет, не сейчас, чуть позже.

— До подъема час, можешь позалипать немного.

— Да, может быть.

Я разобрал рюкзак, умылся. Сел на стул в кухне и прикрыл глаза. Спать не хотелось. Мне семнадцать лет, а впереди только революция и подвиги, зачем вообще спать?

«Это хорошо, то, что мы делаем. За тех бездомных собак и за тех повстанцев, что сто лет назад воевали. За мечту, за то, чего сразу не видно, но что все равно есть», — такой, наверное, была та утренняя медитация.

Мы шли на акции и в тюрьмы за нашу мистику.

* * *

Толпа нацболов устроилась на кухне, кто чай пьет, кто бомж-пакет заваривает. Утро перед акцией.

— Блять, потише давайте, — Лена наводит порядок.