Идеализм-2005 - [24]
ОМОНовцы в камуфляже и с дубинками в руках, несуразные серые менты, местные Джеймсы Бонды — вся эта кодла несется на нас по коридору.
— Лежать, блять, не двигаться!
— Да, Смерть!
— Вы че, бля? Лежать нахуй!
Прямо передо мной оказывается ОМОНовец. Его левая рука хватает меня за воротник куртки. В правой — дубинка. Удар, удар. Я на полу.
Акции начинаются и проходят по-разному, но финал всегда одинаковый, отличия незначительны. Сцепка с товарищами, мусора в камуфляже и мусора в штатском, дубинки, наручники, кровь на ковре или паркете, растяжка вдоль стены.
И убежденность, что новый шаг к восстанию, к революции — сделан. А значит жертвы эти незначительные — оправданы.
— Смотреть только вниз, блять! — прием продолжается. Нас вытаскивают по одному на улицу, рассаживают на полу ОМОНовского автобуса. И пиздят уже там.
По некой иронии такие же автобусы, пазики, возили в России трупы на кладбище. ОМОН — как особое кладбищенское ведомство. Если ты вдруг увидел свет, контора уже в пути.
Мы сидим на полу и едем в царство мглы. Над нами — злые полубожества в камуфляже с дубинками в руках.
— Это все ты организовал! — ФСБшник орет мне в лицо.
— Я не хочу с вами разговаривать.
— Охуел? Мы хотим!
Откуда-то сбоку прилетает колено. Я лечу со стула на пол: «Ну вот, как всегда…».
Весь вечер просидел в отдельной камере. «Делюгу, что ль, завели, — думал, — мы там все-таки жалюзи оторвали и еще что-то сломали, так что хуй знает. Дерипаска может материальный ущерб какой предъявил».
Было уже за полночь, когда железная дверь с лязгом и скрипом открылась.
— Выходи!
— Куда? На допрос не пойду, тащите, блять, меня.
— Иди давай, сейчас увидишь, куда. Все ему расскажи!
Мусор повел меня по коридору, потом по лестнице. На первом этаже сидели Дарвин и Риза. Я сразу все понял. Остались иногородние, те, кому нет восемнадцати. А значит, нас ждал детский спецприемник.
Среди ментов выделялась толстая тетка в штатском. Ясно, местная инспекторша по делам несовершеннолетних.
Я как-то обреченно попробовал вступить в переговоры.
— Здравствуйте!
— А, и ты. Тебя еще сегодня не видела. Ты, как и эти двое, никаких объяснений не даешь?
— Я с вами не об этом поговорить хотел. А о том, почему мы тут сидим.
— Как это так почему? — инспекторша превратилась в курицу-наседку, испуганную чем-то. — А порядок как же? Вы иногородние. Вас родители должны забирать. Да вы еще к тому же эти, как их там, экстремисты.
— Так есть же взрослые, которые могут обязательства подписать, что час домой сопроводят. Все официально, с нотариусом.
— Знаю я ваших взрослых. Такие же экстремисты. Так что сиди и помалкивай!
— Мразь, — тихо, шепотом.
— Что-о-о?
— Что что? Что слышали.
Мусор вынес из дежурки какие-то бумаги. Инспекторша их быстро подмахнула.
На нас надели наручники.
— В машину этих! — распорядился капитан из дежурки.
Из организатора захвата заводоуправления ГАЗ я превратился в малолетнего преступника. Приключения в Нижнем Новгороде продолжались.
Привезли в спецприемник. Всех троих посадили в одну камеру. «Хата», даже по тюремным меркам, была совсем сиротской. На полу только три железные койки стояли.
— Начальник, а параша? — Риза начал вживаться в роль сидельца.
— В конце коридора. Ночью не выпускаем. Утра жди.
— Вы нам куртки наши верните, тут холодно, — вмешался я в разговор.
— Не положено.
— Так тут температура под ноль сейчас.
— Слушай, ты! Нам похуй. Ты не на курорте. Сиди и не выебывайся. Дверь захлопнулась. Наступила темнота.
— Пацаны, — предложил я, — давайте с мусорами дипломатично держаться, не орать там матом на них. А то они нас рассадят по разным камерам, а так, втроем, весело ведь.
— Да, дело, — Дарвин выразил одобрение. — Пусть мусора только сами не выебываются.
— Ну выебываться мы им не дадим, конечно, особенно Риза. Так ведь?
— А то! Веселый такой выезд получился. Не начнем же мы теперь мусоров ебаных слушаться.
— Нет, Риза, не начнем, — ответил Дарвин.
— Ладно, я спать. Спокойной ночи, пацаны.
— Спокойной ночи, Леха.
— Посмотрим что и как завтра.
— Да, посмотрим…
Я свернулся калачиком под тонким одеялом и быстро заснул.
Утром выяснились еще подробности охуительные.
— Подъем, — рявкнул мусор, с грохотом открывая железную дверь, — в туалет по одному.
Я побрел по коридору в сопровождении мента. Размышлял спросонья: «Этот ебанат смотреть будет, как я ссу, что ли?»
Ебанат смотреть не стал, а остался снаружи. Но стоял прямо под дверью.
Через пятнадцать минут старшой снова пришел командовать:
— Давайте на завтрак. В столовую!
Мы лениво вывалились из камеры.
— Руки за спину возьмите! И идите шеренгой!
— Бля, че за дурдом, — Дарвин вздохнул, — шеренгой, блять.
Но дурдом только начинался.
За столами сидели еще человек тридцать несовершеннолетних преступников. Большинство — бездомные, судя по виду. В жизни им определенно приходилось труднее, чем нам.
Мы поставили перед собой тарелки с мерзкой и холодной кашей, собирались уже начать ее точить, за неимением ничего лучшего. Но тут в дверь ввалился усатый тип в погонах. Заключенная молодежь вскочила:
— Здрав-ствуй-те!
Тип остановился и окинул всех взглядом. Потом произнес лениво и снисходительно:
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
Проза поэта о поэтах... Двойная субъективность, дающая тем не менее максимальное приближение к истинному положению вещей.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.