Ибо сказано в писании - [5]

Мужчина шевельнулся наконец:

- Значит, все? Этого ты хотела?

- Нет. Просто все идет, как идет. Уходим мы, уходят те, кто с нами связан, только и всего.

- Разница в том, что мы уходим в тень, а они –навсегда.

Женщина улыбнулась, кажется – не разобрать:

- Так надо.

- Но девочка верила в нас.

- Она отреклась. Сама отдала себя им в руки. Да если бы и нет… Мы уходим – это тебя не печалит?

- Мы не умираем. Навсегда, во всяком случае.

- Смертные должны умирать.

Ката поближе придвинулась, к самому костру:

- Я не хочу умирать.

- Она не хочет умирать, - сказал мужчина.

- А что изменит ее желание? Ты жалеешь ее? Это признак старости…

- Я не хочу умирать, - снова сказала Ката.

- Конечно, кому охота…

- В такую-то рань…

- Не разговаривать. Поднимите ее.

Взяли Кату за руки, вытащили из холодного сна, только теплее не стало. Лиловый епископ перед ней:

- Пора, колдунья. Буду молиться за тебя. Пойдем.

Стешко-горбун в последний раз кладку проверил. Порядок, разом займется… И за что ему такое? Как зарезать кого или вот девку на костре сжечь – это Стешко, а как оружие делить да браслеты золотые – так другие… Муторная жизнь у Стешко. И управитель надуть хотел, дрова сырые чуть не подсунул. Где ж это видано – на сырых дровах человека жечь? А тут сухие, смолистые – раз, и нет девки… А жаль, красивая да молодая – Стешко б от такой не отказался… Колдунья, говорят? Ну, это уж князю с епископом виднее, на них, если что, и грех, а его, Стешко, дело телячье…

Глянул на небо, сплюнул. В небе, высоко над княжьим двором, ворон кружит. Раньше говорили – добрый знак, теперь говорят – недобрый… Кто их там разберет… Зевнул Стешко. И чего это их в такую-то рань потянуло? Приспичило жечь, так и жги, когда добрые люди проспятся… Так ведь нет же, на самом рассвете. Ладно хоть, не одного Стешко подняли – вон, чуть не все повысыпали.

Ну, ведут наконец-то. Двое колдунью за руки держат, впереди Ульв-епископ. Широко вышагивает, смотрит мрачно. Когда он такой, под руку к нему не попадайся – тяжелая у епископа рука…

А Ката вокруг оглядывалась, словно запомнить все хотела – лицо горбуна, помогавшего на поленья забраться, суетящегося вокруг с веревкой – плоское лицо, на щеке бородавка. Лиловый пошел вокруг бродить, чем-то дымя, снова с богом своим на непонятном языке заговорил. Бог молчал. И князь тоже молчит, на Кату не глядит. Мехай-сказитель – кулаки сжаты – от Каты глаз отвести не может. Подняла глаза к блеклому небу – там ворон черным крестом распластался. Ката Юркую Тень узнала – она всегда его узнает. Улыбнулась ему. Затрещал в руках у горбуна факел, дымом потянуло, а в следующий миг почувствовала Ката, что у нее волосы огнем занялись. Взлетел огонь к небу, крик пронзительный всполошил птиц, поднял над лесом, потом дым от костра уже другой повалил – жирный черный столб. Светлые волосы, зеленые глаза, тонкие руки… Кончилась сказка.

Дружинники потоптались, разбрелись кто куда, по своим делам, только князь остался на угли смотреть. Мехай-сказитель подошел, пояс отстегнул, меч, подаренный князем, на снег уронил, браслет золотой с руки под ноги ему бросил, повернулся, пошел куда-то. Не видел его князь. Стоял, шептал что-то. А потом – по истоптанному снегу к желтой церкви.

Темно внутри. Пусто. Опустился князь на колени под взглядом выпуклых глаз:

- Услышь меня, отец наш небесный. Услышь и прости, что любил я колдунью, дьяволово исчадие, - помолчал, потом решился:

- И прости, что я люблю ее до сих пор.

Молчал в своем небе загадочный бог. Только потрескивал, ничего не освещая, фитиль в плошке с маслом, да остывал утренний свет на серебряном браслете Витко-колдуна.

- Что ж ты, небесный воин, а?!

- А что же я сделать-то мог? Да ты же сам там был, темный…

- Да как я туда сунусь, когда там этот епископ ваш! Так и сгорела сестренка у меня на глазах, - глаза у Юркой Тени сухие, светятся. – А ты-то что же? Мог же ее спасти!

- Как?

- А ты не знаешь, да? Спустился, посверкал – и отступились бы. Еще, глядишь, молиться б начали… Только и делов тебе было, небесный воин!

- Да не мог я! Ее бы в святые записали.

- Ну и записали бы!

- Так она ж не святая, она ж колдунья!

- А ты и побоялся, да? Как же, эти дурни, тебя увидав, молиться на сестренку начнут! Пусть уж сгорит лучше…

- Я… Да что ты все на меня-то?! Ты ж сам первый и предложил ее за князя отдать!

- Твоя правда, небесный воин, оба мы хороши…

После рыжий босой сказитель пел у пастушеских костров о том, что будто бы сошлись в битве нечистый дух со светлым ангелом. И будто бы долго бились они, и осилил нечистый, и грянулся с высоты светлый ангел, ломая крылья, ударился о землю, и погас его свет…

И плакал в лесу нечистый, оставшись один на свете.