Ибн Баттута - [38]

Умм Убейд — деревушка неподалеку от Васита. В ней находилась известная во всем мусульманском мире обитель суфийского ордена «танцующих дервишей».

— В Басите мы будем стоять три дня, — Кс. к бы угадав мысли Ибн Баттуты, добавил шейх Шамир. — Этого вполне достаточно, чтобы съездить к могиле шейха Ахмеда и вернуться обратно. Надо только договориться с кем-нибудь из местных улемов, чтобы он подобрал надежных проводников из племени Бани Асад.

По прибытии в Васит караван разместился в постоялом дворе неподалеку от рынка, а Ибн Баттута не теряя времени направился в местное медресе, где, по слухам, изучали Коран и богословие триста послушников со всех концов Ирака.

Имам медресе Таки ад-дин принял Ибн Баттуту с трогательной теплотой. Он угощал Ибн Баттуту финиками, расспрашивал его о святых местах, где ему довелось побывать несколько лет назад. Узнав о намерении Ибн Баттуты посетить Умм Убейд, он тут же хлопком в ладоши вызвал одного из послушников и распорядился срочно подготовить все необходимое для путешествия.

Пока на заднем дворе торопливо седлали фыркающего, недовольно косящего непривыкшими к свету глазами пегого жеребца, шейх Таки ад-дин, по-старчески покряхтывая, пошел в свою келью и вынес Ибн Баттуте кожаный кошелек, туго набитый дирхемами.

— Пригодится в дальней дороге, сын мой. Ведь деньги как птицы: прилетают и улетают…

Ночь Ибн Баттута провел у бедуинов племени Бани Асад вместе с проводниками, которых ему нанял васит-ский улем, а в полдень следующего дня уже привязывал своего скакуна к коновязи у стены обители ордена рифаитов в Умм Убейде.

Эта обитель отличалась от тех, что Ибн Баттута видел прежде. Она была похожа на густонаселенное подворье, где днем и ночью не умолкал многоголосый гул. Факиры в черных траурных тюрбанах, толпившиеся у мавзолея, напоминали гигантский встревоженный муравейник. Ожидался приезд внука святого. Люди возбужденно перешептывались, ожидая новых сюрпризов. Ибн Баттуту с его черной как смоль бородой и щегольским тюрбаном, перевязанным зеленой лентой хаджи, приметили еще при въезде на площадь и приветствовали, низко кланяясь и прижимая правую руку к груди.

Об удивительной, полной благочестия и презрения к мирским благам жизни основателя ордена Ахмеда ар-Рифаи Ибн Баттута был хорошо наслышан. Ученики ар-Рифаи разносили его идеи по всем уголкам империи, и орден, поначалу состоявший из горстки наиболее преданных адептов, со временем стал самым популярным и разветвленным дервишским братством мусульманского мира. Необычные ритуалы рифаитов, сопровождающиеся избиением себя цепями и прокалыванием тела металлическими иглами, неизменно привлекали тысячные толпы любопытных и способствовали шумной известности ордена.

Внук святого шейх Ахмед Куджак тепло приветствовал Ибн Баттуту и предложил ему сесть рядом с собой. По окончании послеполуденной молитвы на небольшую площадь перед зданием обители вышли музыканты с бубнами и барабанами, и выскочившие в круг факиры пустились в пляс. Ритм танца, начавшегося с медленных и плавных движений, с каждым мигом нарастал; из-под босых ног поднимались во все стороны клубы пыли; длиннополые белые рубахи надулись куполами от самозабвенного кружения. Отрешившись от мира, с поднятыми к небу загорелыми лицами, факиры плясали яростно, азартно, до полного изнеможения.

После предзакатной молитвы на лужайке перед входом в обитель расстелили огромные блеклые, с выгоревшими узорами ковры, на которых появились медные блюда с рисовыми лепешками, рыбой, финиками, глиняные пиалы с овечьим молоком. За ужином, который продолжался до вечерней молитвы, Ибн Баттута расспрашивал шейха Ахмеда о городах Анатолии и о порядках в стране Рум и сообщил ему, что надеется в будущем посетить эти места.

— Что же, сын мой, — сказал шейх Ахмед, — ноги ведут только туда, куда хочет человек. Всегда помни, что надежда без действия подобна дереву без плодов.

Эти слова магрибинец запомнил на всю жизнь. И повторял их про себя всякий раз, когда, пугаясь превратностей дальней дороги, осторожные спутники пытались отговорить его от осуществления задуманного. И всякий раз отбрасывал нерешительность, стиснув зубы, стойко переносил лишения, помня, что одними надеждами цели не достигнешь.

Тем временем не участвовавшие в зикре послушники складывали на площади вязанки хвороста, подтаскивали мешки с подергивающимися в них ядовитыми змеями, отловленными в камышовых зарослях поймы.

С наступлением темноты к небу взметнулись языки пламени. Хрустко постреливал сухой хворост, выбрасывая во все стороны тысячи огненных брызг. Ритмично покачиваясь в такт барабанному бою, факиры цепочкой, один за другим, молча входили в огонь. Некоторые, объятые пламенем, валились на спину, катались по ярко-алым угольям. Другие, широко разевая рты, заглатывали огненные струи и с шумом выдыхали их, отскакивая в сторону. В воздухе разливался едкий запах паленых волос.

Один из факиров, высокий, широкоплечий, с глубоким сабельным шрамом, спускающимся багровой бороздой от самого виска, запустил волосатую руку в шевелящийся мешок, резким рывком выдернул из него длинную серебристую змею. На ее утолщенной голове, плотно перехваченной огромным кулаком, холодно поблескивали бесцветные зрачки, верткое чешуйчатое туловище то напрягалось, отчаянно извиваясь, то обвисало безжизненно, как плеть. Приблизив змеиную голову ко рту, факир вонзился в нее зубами и, дернув рукой, отделил от туловища.