Ибн Баттута - [37]

Убийство Али сыграло на руку сирийской оппозиции. Муавия провозгласил себя халифом и перенес столицу в Дамаск, положив начало арабской династии Омейядов.

Между тем сторонники Али не признали законности новой власти, настаивая на том, что во главе мусульманской общины могут стоять только прямые потомки пророка, то есть дети его дочери Фатимы и Али ибн Аби Талиба. В отличие от ортодоксальных мусульман — суннитов сторонники Али стали называться шиитами от арабского слова «ииа», что означает «партия», «группа».

После смерти Али борьбу за власть возглавил его сын Хусейн. Опираясь на поддержку наиболее ревностных шиитов, он начал готовиться к решительному выступлению против второго омейядского халифа Язида.

Однако военное счастье не сопутствовало Хусейну. Население Куфы не оказало ему обещанной поддержки, и в 680 году неподалеку от Кербелы он оказался лицом к лицу с войсками Язида, имея в своем распоряжении отряд из 300 преданных ему воинов.

Омейяды осадили небольшой лагерь Хусейна, отрезав его от источников воды. В течение десяти дней они бездействовали, по-видимому рассчитывая, что обессилевшие от жажды и зноя шииты сдадутся на милость победителя. Их выжидательная тактика объяснялась тем, что никто не хотел запятнать себя кровью внука пророка. На десятый день отчаявшиеся шииты предприняли смелую вылазку и в короткой кровопролитной схватке были уничтожены.

Мученическая смерть Хусейна легла в основу ежегодных мистерий, разыгрываемых шиитами в священном мусульманском месяце мухаррем. В десятый день этого месяца шииты устраивают массовые поминальные шествия, сопровождаемые театрализованными сценами, воспроизводящими «трагедию Кербелы». В знак скорби по Хусейну мужчины, идущие во главе процессии, бьют себя по телу металлическими цепями, рассекают кожу на голове длинными острыми палашами, восклицая: «Шах, Хусейн! Вах, Хусейн!» По-персидски кровавая церемония называется «шахсей-вахсей», по-арабски — «шествие ашура».

Известный шиитский ученый X века Ибн Бабуйя аль-Кумми призывал своих сторонников: «Всякий раз, как вы видите небо красным, подобно свежепролитой крови, или солнце на стене, подобное красному плащу, вспоминайте о смерти Хусейна».

Ибн Баттута был суннитом и к шиитским идеям относился не только с подозрением, но и с открытой враждебностью. Такая позиция значительно сузила его понимание целого ряда острейших социальных процессов, захлестнувших обширные области Передней Азии. Иранских крестьян, поднявшихся в XIV веке против феодальной эксплуатации и произвола татаро-монгольской кочевой знати, он называет не иначе как разбойниками и смутьянами, не видя в их выступлениях иных мотивов, кроме природной склонности к насилию и грабежу. Это обстоятельство тем не менее не снижает огромной исторической ценности оставленного им описания восстания сербедаров, или «бунта висельников», в Хорасане. Несмотря на явную предвзятость Ибн Баттуты в истолковании этого социального движения, его записи по сегодняшний день остаются важнейшим источником для историков мусульманского средневековья.

Ибн Баттута дает весьма подробное описание Неджефа.

«Это прекрасный город, — сообщает он, — расположенный на обширном пространстве твердой земли, с превосходными чистыми рынками. Мы вошли в Неджеф через Зеленые Врата и попали на овощной рынок, а также в харчевенный и хлебный ряды. За ними идут фруктовый базар, рынок швейников и киссария, далее — базар москательщиков, а за ним ворота Баб аль-Хадра, где находится гробница, в которой якобы похоронен Али, мир да будет с ним. Перед гробницей стоят медресе, завии, странноприимные дома, построенные с большим вкусом. Их стены покрыты кафелем, похожим на магрибинскую глазурованную плитку, но цветом он поярче и рисунком поизысканней. Через Баб аль-Хадра можно пройти к медресе, где живут слушатели и шиитские суфии. Каждого гостя там в течение трех суток дважды в день кормят хлебом, мясом и финиками…»

В Неджефе Ибн Баттута, судя по всему, задержался ненадолго. Здесь он расстался со своими спутниками, следовавшими в Багдад, и, присоединившись к каравану бедуинов из племени Хафаджа, отправился в Басру.

Дорога шла берегом Евфрата, в заболоченной местности, среди зарослей тростника и камыша высотою в несколько метров. На крохотных островках, возвышающихся посреди затопленной поймы, стояли убогие хижины из циновок — сарифы. Над ними поднимались, растворяясь в неподвижном воздухе, сизые дымки глиняных печей — таннуров; где-то рядом, невидимые за плотной стеной камыша, потявкивали собаки. По всей колонне от головы до хвоста прокатился приказ караванвожатого шейха Шамира не отставать. И это неспроста. Ибн Баттуту уже предупредили, что в этих местах надо держать ухо востро. Озерные арабы, искусно лавирующие на своих узких лодках по многочисленным узким протокам, вряд ли осмелятся напасть на караван бедуинов Хафаджа, но стоит кому-либо из спутников зазеваться и на одном из поворотов отстать от колонны, как тут же невесть откуда навалятся на него разбойники и в мгновение ока оберут до нитки.

Так оно и случилось. Уже почти на подходе к Васиту в хвосте колонны послышались крики, и по знаку шейха Шамира колонна остановилась. Оказалось, что несколько факиров, прибившихся к путникам в Хардже, увлеклись благочестивыми разговорами и потеряли из виду хвост колонны. Выскочившие из зарослей разбойники раздели их донага, отобрав даже убогие, нищенские сумы — каш-кули. Теперь, прикрывая руками срам, белокожие костлявые старцы обиженными голосами рассказывали подробности своего приключения, пересыпая свою речь проклятиями в адрес нечестивцев. Собравшаяся вокруг них толпа беззлобно посмеивалась, кто-то из шейхов послал несчастным факирам куски белой материи — изары.