Ибишев - [30]
Они повторялись раз в пять лет.
Обычно это происходило поздней осенью: в конце октября — середине ноября. Приблизительно за неделю до начала транса Кебире сильно теряла в весе, становилась раздражительной и мучилась ужасными головокружениями. Потом она засыпала и тетушки, посменно дежурившие у ее постели все время, пока она отсутствовала, только и успевали промокать ледяной пот, градом катившийся по ее лицу.
С каждым разом эти путешествия становились все длиннее и опаснее, и Кебире открывались все новые тайны мира, и она становилась сильнее. И ей было предсказано, что, отправившись в свое последнее, седьмое путешествие, она, возможно, обретет бессмертие, и тогда даже черные птицы в небе над городом станут подвластны ей.
С обретением дара у Кебире прекратились месячные. Как она сама объяснила — дар ей был дан в обмен на клятву никогда не выходить замуж и не иметь детей…
Природа той силы, которой она обладала, так и осталась невыясненной. Никто не знал, была ли она родом из райских кущ или из беспросветных пустынь преисподней. Но уже через несколько лет после своего первого путешествия Кебире могла лечить руками, распознавать редкие травы, прорицать, общаться с душами умерших и привораживать.
6.
Вначале в высоких хрустальных стаканах подали чай, к нему лимон, два сорта варенья собственного приготовления, сок зеленого винограда и фрукты.
Размеренно и гулко, подчеркивая торжественность обстановки, стучат старые часы. Кебире сидит во главе обеденного стола, покрытого накрахмаленной скатертью, и курит сигарету в шикарном янтарном мундштуке с золотым наконечником. Справа от нее — тетушки и племянница. Они шушукаются и, накладывая себе в розетки абрикосовое варенье, возятся ложечками в хрустальной вазочке. Лошадиное лицо Кебире с резко очерченными скулами непроницаемо, как лик каменного идола.
За окном, скрытое занавесью, плывет одуряющее марево…
Когда гости, наконец, немного освежились чаем и фруктами, Алия — Валия привели Ибишева. Его усадили на стул рядом с гадалкой.
Ибишев измучен и слаб. Стараясь не смотреть по сторонам, он сидит, опустив тяжелую, как камень, голову, и равнодушно прислушивается к тому, как в самой глубине его ватной груди учащенно бьется сердце. Этикетка на воротнике новой рубашки царапает ему шею. Кебире достает из кошелька длинные четки из необработанной бирюзы. Быстро перебирая голубые камни толстыми пальцами, она в упор, с любопытством рассматривает Ибишева, и под ее взглядом он начинает беспокойно ерзать на стуле. Наклонившись вперед, Кебире заглядывает ему в лицо.
— Ты помнишь меня, мальчик? Ты должен меня помнить.
Что–то в ее голосе заставляет Ибишева вздрогнуть и поднять голову. Глаза Кебире вспыхивают и гаснут.
— Я приходила к вам раньше. Неужели ты забыл? Тебе было лет десять. Может быть, меньше.
Пышные волосы гадалки похожи на сложенные крылья черных птиц…
— Сколько тебе сейчас? двадцать один? Ну–ка, дай мне свои руки, не бойся! Я тебе ничего не сделаю…
Ибишев беспомощно смотрит на дружно кивающих ему матерей.
Кебире решительно берет его горячие влажные ладони в свои руки. Глаза ее, непроницаемые и мягкие, как черный бархат ее платья, излучая незаметный свет, безжалостно пронзают его узкий лоб, и там, в самой глубине лихорадочно работающего сознания, Кебире с ужасом и восхищением видит смертельный образ пеннорожденной.
И сразу же колючие электрические разряды, один за другим, начинают пронзать все тело Ибишева, и кожа его начинает зудеть, и сердце словно распухает в груди, и поясница становится холодной, как лед. Обезумевший от боли Ибишев пытается вырваться из рук гадалки, но ее пальцы, стальными обручами обвившие его запястья, не выпускают его. И вот когда кажется, что боль больше невозможно терпеть и Ибишев готов потерять сознание, электрические разряды вдруг слабеют и вскоре совсем прекращаются.
Ибишев судорожно дышит. Глаза его широко открыты. В уголках спекшихся губ — капли пены. Но боли больше нет. Вместо нее — чувство блаженного покоя. Горячечная плоть, постоянно возбужденная, опадает и перестает пульсировать.
Медленно погружаясь в сонную истому, Ибишев каким–то внутренним взором следит за тем, как навязчивый образ обнаженной Джамили — Зохры в его сознании распадается на части и размывается до неопределенности. И его захлестывает беспричинная радость…
Гадалка пожелала остаться с матерями наедине.
Отложив в сторону бирюзовые четки, Кебире откинулась на спинку стула и закурила.
— Дело серьезное.
Словно у фокусника в цирке, в руках ее появился моток черной пряжи. Размотав его перед обомлевшими матерями, Кебире принялась ловко плести замысловатые узелки.
— У него любовная горячка…
На девичьих лицах Алии — Валии одновременно появился стыдливый румянец.
— Причина его болезни — женщина. Она отнимает всю его кровь и силу…
— Стыдно сказать, сестра, наволочки и простыни — все в засохшей крови…
— …И в пятнах разных нехороших!
— Через эту женщину для мальчика может случиться безумие и смерть!
Матери залились слезами.
Кебире перестала завязывать узелки.
— Что нам делать, сестра Кебире?..
— …Помоги нам…спаси его, ради Аллаха!..
В новом же романе Таир Али ищет и находит корни выживания лирического героя своего произведения, от имени кого ведется повествование. Перед нами оживают в его восприятии сложные перипетии истории начала прошлого столетия и связанной с нею личной судьбы его деда — своего рода перекати-поле. События происходят в Азербайджане и Турции на фоне недолгой жизни первой на Востоке Азербайджанской Демократической республики и в последующие советские годы.
Школьники отправляются на летнюю отработку, так это называлось в конце 70-х, начале 80-х, о ужас, уже прошлого века. Но вместо картошки, прополки и прочих сельских радостей попадают на розовые плантации, сбор цветков, которые станут розовым маслом. В этом антураже и происходит, такое, для каждого поколения неизбежное — первый поцелуй, танцы, влюбленности. Такое, казалось бы, одинаковое для всех, но все же всякий раз и для каждого в чем-то уникальное.
Кира живет одна, в небольшом южном городе, и спокойная жизнь, в которой — регулярные звонки взрослой дочери, забота о двух котах, и главное — неспешные ежедневные одинокие прогулки, совершенно ее устраивает. Но именно плавное течение новой жизни, с ее неторопливой свободой, которая позволяет Кире пристальнее вглядываться в окружающее, замечая все больше мелких подробностей, вдруг начинает менять все вокруг, возвращая и материализуя давным-давно забытое прошлое. Вернее, один его ужасный период, страшные вещи, что случились с маленькой Кирой в ее шестнадцать лет.
Книга вторая. Роман «Дискотека» это не просто повествование о девичьих влюбленностях, танцульках, отношениях с ровесниками и поколением родителей. Это попытка увидеть и рассказать о ключевом для становления человека моменте, который пришелся на интересное время: самый конец эпохи застоя, когда в глухой и слепой для осмысливания стране появилась вдруг форточка, и она была открыта. Дискотека того доперестроечного времени, когда все только начиналось, когда диджеи крутили зарубежную музыку, какую умудрялись достать, от социальной политической до развеселых ритмов диско-данса.