Сказано:
«Ты видишь корабли, рассекающие море…».
В 27 лет мой дедушка, Идрис Халил, увидел Город Царей.
Путь его лежал на Запад, туда, где в белых водах Мраморного моря исчезает солнце.
Поезд, окутанный клубами горячего пара, тронулся, и на перроне старого Сабунчинского вокзала, бесследно исчезнувшего еще в 1928 году, в суетливой толпе провожающих, носильщиков с бронзовыми бляхами на груди, продавцов шербета и чистильщиков обуви остались стоять два старших брата Идриса Халила в одинаковых пиджачных парах.
Он смотрит в запотевшее окно вагона второго класса — длинный, тощий, нелепый — и выглядит растерянным.
Спустили пар, раздался свисток, кондукторы с грохотом захлопнули двери. Поезд тронулся и стал медленно набирать ход. Идрис Халил провел рукой по коротко стриженым волосам. На календаре лето 1912 года. Дорога ведет на Запад, через всю страну с ее выжженными равнинами и пестрыми холмами, узкими железными мостами через обмелевшие реки, полосатыми жандармскими будками, глухими ночными полустанками и казармами из красного кирпича, нищими деревнями и призрачными городами. За желтыми обочинами, чередуясь, тянутся то хлопковые поля, отороченные телеграфными столбами, то залитые солнцем плантации винограда, мелькают купола и минареты будто бы игрушечных мечетей, медленные отары овец и крестьянские подводы, груженные корзинами фруктов.
Через «красный мост» рельсы вступили во влажные земли Грузии. В лихорадочном тумане, поднимающемся от мутной Куры, остался Тифлис со всеми его чудесами, а рельсы бежали дальше, все время на Запад — к чопорным, крашенным белой краской домам Батума, утопающим в мандариновых садах, над которыми завивались клубы черного дыма из пароходных труб.
Всю дорогу длиною в несколько дней, оберегая свой мусульманский желудок от соприкосновения с богопротивной свининой, мой дедушка, Идрис Халил, ел только то, что ему собрали в дорогу — в большую плетеную корзину, укрытую сверху полотенцем, — и пил чай в маленьких буфетах на промежуточных станциях. Не знаю, нужно ли об этом говорить, но, посещая отхожие места, дедушка никогда не забывал брать с собой специальный дорожный кувшин для омовения, и после туалета, несмотря на все неудобства вагона второго класса, прежде, чем сесть на свое место, добросовестно отмеривал необходимые по традиции сорок шагов вдоль узкого коридора.
В Тифлисе в ожидании поезда, идущего до Батума, он пробыл почти одиннадцать часов, не покидая здания вокзала из провинциального страха заблудиться и не поспеть вовремя. Адрес купца–мусульманина из Нухи, давнего приятеля его покойного отца, тщательно выписанный на куске плотной бумаге, так и остался лежать невостребованным в глубине обширного кожаного портмоне.