Ибишев - [29]

Шрифт
Интервал

Он сидит в горячей воде, бессильно опустив голову на грудь, и матери с горящими от стыда лицами мылят его истощенное тело, его торчащие лопатки с бугорками прыщей, его худые длинные руки, безжизненно висящие как плети, его волосатые ноги, и сердца их отчаянно ноют от жалости и любви к этому несчастному уродливому созданию, рожденному ими и обреченному по чье–то злой воле на чудовищные страдания.

Они обрезали ему ногти на ногах и руках, коротко постригли волосы и попытались побрить, но опасную бритву с чудесной перламутровой ручкой нигде не удалось найти. Она как сквозь землю провалилась. Ибишеву надели свежее белье, новую тенниску с безобразными накладными карманами на змейках, выстиранные и отутюженные костюмные брюки.

Когда матери затягивали ему на талии брючный ремень, Ибишев вдруг заплакал. Тихо и горько, закрыв лицо руками…

Гадалку ожидали в пятницу.

Она прибыла в половине одиннадцатого утра на черном, отполированном до зеркального блеска «Датсуне» 1969 года в сопровождении многочисленной свиты, состоящей из трех благообразных тетушек под одинаковыми темно–синими шелковыми покрывалами, молодой племянницы–приживалки и шофера — поджарого перса их Ардебиля. Шофер остался ждать внизу, в машине.

5.

Черная Кебире обрела свой удивительный дар в пятнадцать лет.

Как видение: июльское солнце пробивается сквозь разрезы на широких листьях инжирников, в ряд стоящих вдоль забора. В сухой пыльной траве одиноко стрекочут кузнечики. Она медленно идет по саду с большой кастрюлей в руках — тоненькая девочка–подросток в ситцевом платье. В кастрюле золотисто–коричневые зерна кукурузы — она собирается кормить цыплят. Теплый ветерок шелестит в кроне развесистого тутовника и крупные перезрелые плоды, срываясь с ветвей, шлепаются на асфальтовую дорожку, ведущую в сад. Девочка делает еще несколько шагов к курятнику и вдруг сердце ее начинает учащенно биться. Она удивленно поднимает лицо к небу, замирает, чувствуя, что вот именно сейчас, сию секунду произойдет что–то удивительное, что–то невероятное, в глазах ее темнеет, кастрюля выскальзывает из рук и зерна кукурузы рассыпаются по асфальту.

Тетушки, перебиравшие рис на веранде дома, услышали ее крик. Они бросились в сад. Но девочки нигде не было.

Ее искали повсюду — в доме, саду, на улице, и даже в соседних дворах. Обзвонили всех родственников и знакомых. И лишь через несколько часов безуспешных поисков кто–то обнаружил ее на дне заброшенного колодца на пустыре за домом.

Когда ее извлекли оттуда, она была без сознания. Девочку перенесли в дом, раздели и уложили в постель, и старшая тетка, осмотрев ее, шепотом сообщила женщинам страшное известие: Кебире потеряла девственность. При этом на ней не было ни царапин, ни ссадин, ни синяков. Ничего.

Женщины плакали, мужчины, вооружившись ножами, начали поиски виновного. Еще раз обыскали сад, соседние дворы, пляж, спускались в колодец, полный песка, сухой листвы и змей…

Кебире не приходила в сознание три дня и три ночи.

В тот первый, самый страшный вечер, плачущие женщины заперлись в спальне и губками, смоченными в теплой воде и настое ромашки, смыли с ее неподвижного тела подсохшую кровь — неумолимое свидетельство потерянной невинности.

На нее надели кипельно–белую ночную рубашку и расплели ей косы. И мать Кебире целовала ее волосы и била себя кулаками в грудь. И кто–то накинул черную ткань на зеркало в прихожей, и на телевизор, и остановил часы, будто в доме кто–то умер. И всю ночь в скалах безумно выли собаки. И бледное лицо девочки, лежащей на большой кровати с железным изголовьем, было покрыто ледяной испариной. И к утру первого дня ее мягкие шелковистые волосы цвета светлого каштана стали жесткими, курчавыми и совершенно черными. И к утру второго дня ее тело, молодое и стройное, стало наливаться неведомыми соками, грубеть, бедра раздались в ширину, как у рожавшей женщины, а грудь, аккуратная, едва оформившаяся, увеличилась настолько, что надетый на нее лифчик просто лопнул. И к утру третьего дня золотистая кожа Кебире потемнела и стала совершенно смуглой.

Она обрела дар. Три дня тысячеглазые ангелы показывали ей чудеса мира. Она видела шторм над Красным морем, и бирюзовое небо над Евфратом, и гору Арафат, вершина которой утопает в головокружительном мареве, и золотые купола мечети Амина, и засыпанную песками Медину, и преддверие Рая, и волосяной мост над ледяной преисподней…

Свое трехдневное отсутствие она назвала путешествием. И это было первым из семи, которые она должна была совершить.

Кебире показала маленький кожаный мешочек, расшитый бисером и лазуритом, привязанный к ее запястью, и, развязав его, высыпала на ладонь землю, взятую ею в святой Медине. И женщины клялись, что все время, пока она лежала без сознания, никакого мешочка не было. Чистая желтая глина была теплой на ощупь и пахла корицей и сиреневыми ирисами. Разведенная в воде она давала мутный осадок и оказалась превосходным средством против головных болей и женских болезней. Это было удивительно.

В год, когда произошла Великая Бумажная Революция, Кебире совершила свое пятое путешествие.


Еще от автора Таир Али
Идрис-Мореход

В новом же романе Таир Али ищет и находит корни выживания лирического героя своего произведения, от имени кого ведется повествование. Перед нами оживают в его восприятии сложные перипетии истории начала прошлого столетия и связанной с нею личной судьбы его деда — своего рода перекати-поле. События происходят в Азербайджане и Турции на фоне недолгой жизни первой на Востоке Азербайджанской Демократической республики и в последующие советские годы.


Рекомендуем почитать
Желание исчезнуть

 Если в двух словах, то «желание исчезнуть» — это то, как я понимаю войну.


Бунтарка

С Вивиан Картер хватит! Ее достало, что все в школе их маленького городка считают, что мальчишкам из футбольной команды позволено все. Она больше не хочет мириться с сексистскими шутками и домогательствами в коридорах. Но больше всего ей надоело подчиняться глупым и бессмысленным правилам. Вдохновившись бунтарской юностью своей мамы, Вивиан создает феминистские брошюры и анонимно распространяет их среди учеников школы. То, что задумывалось просто как способ выпустить пар, неожиданно находит отклик у многих девчонок в школе.


Записки учительницы

Эта книга о жизни, о том, с чем мы сталкиваемся каждый день. Лаконичные рассказы о радостях и печалях, встречах и расставаниях, любви и ненависти, дружбе и предательстве, вере и неверии, безрассудстве и расчетливости, жизни и смерти. Каждый рассказ заставит читателя задуматься и сделать вывод. Рассказы не имеют ограничения по возрасту.


Шиза. История одной клички

«Шиза. История одной клички» — дебют в качестве прозаика поэта Юлии Нифонтовой. Героиня повести — студентка художественного училища Янка обнаруживает в себе грозный мистический дар. Это знание, отягощённое неразделённой любовью, выбрасывает её за грань реальности. Янка переживает разнообразные жизненные перипетии и оказывается перед проблемой нравственного выбора.


Огоньки светлячков

Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.


Тукай – короли!

Рассказ. Случай из моей жизни. Всё происходило в городе Казани, тогда ТАССР, в середине 80-х. Сейчас Республика Татарстан. Некоторые имена и клички изменены. Место действия и год, тоже. Остальное написанное, к моему глубокому сожалению, истинная правда.