Ибишев - [22]

Для Денизли наступило время платить по счетам. И слепящий мусорный ветер, являя мстительную силу и беспощадность господней десницы, недвусмысленно напоминал об этом.

К тому времени, когда Джамиля — Зохра стала восхитительной девушкой, почтенный учитель Ахад Касумбеков, чувствуя растущую вокруг себя и своей семьи отчужденность, а временами даже открытую враждебность жителей города, был вынужден выйти на пенсию и всерьез задумался о переезде в Баку. Но произошло непредвиденное. В самом конце безумного денизлинского лета Джамиля — Зохра, которой уже исполнилось полные семнадцать лет, вышла из дома и просто исчезла.

Ее искали почти две недели. Прочесывали город и окрестности, опрашивали вокзальных кассиров, продавцов лимонада на пляже, спасатели и милиционеры облазили портовые склады и даже заросли виноградника. Никаких следов.

Строились самые невероятные гипотезы и предположения. Но большинство сходилось во мнении, что девушка, скорее всего, утонула, а тело ее застряло где–то в железных сваях старой эстакады. Такое уже было однажды с сыном местного рыбака.

На девятый день поисков Кебире сказала:

«Она жива и здорова, с ней ничего не может случиться. Передайте это ее отцу.» И многие поверили ей. И девушку почти перестали искать. И слова гадалки передали Ахаду Касумбекову, который за несколько дней превратился в глубокого старика. Но он не захотел никого слушать, и с того самого дня, как были официально прекращены поиски Джамили — Зохры, стал проводить все время сидя в большом плетеном кресле на балконе своего дома. И это было удивительно.

Он просидел на балконе всю осень, не обращая внимания на дожди и сырость.

И когда на город обрушивались «мусорные ветры» и густое облако бешено вращающейся пыли окутывало его с ног до головы, делая почти невидимым, он лишь сильнее хватался обеими руками за поля зеленой фетровой шляпы и закрывал глаза. Дни складывались в недели, недели в месяцы, незаметно наступила зима, а Ахад Касумбеков, укутанный полосатым пледом, продолжал оставаться на балконе. И ничто не могло заставить его уйти оттуда, даже необычайно сильный снегопад в ночь на 22 января, во время которого Денизли замело так, что по улицам целых два дня было невозможно ходить. Снег все шел и шел, густой, пышный, и соседи с жалостью и тревогой следили за тем, как отставной учитель, ставший похожим на причудливого снеговика с растрепанной бородой, покрытой тонкими сосульками, выпускает изо рта клубы пара.

Питался он один раз в день, поздно ночью. Жена выносила ему на балкон еду, кормила с ложки, умывала, укутывала одеялом или пледом и, причесывая его длинные и мягкие, как шелк, серебристые волосы, рассказывала ему последние городские новости.

Там же, на балконе, стояла ширма, за которой почтенный Ахад Касумбеков справлял свою нужду в эмалированный горшок.

Потом наступила весна. И на мартовские праздники, когда на улицах по всему городу разжигали костры, на тумбочку, рядом с плетеным креслом безумного учителя, жена поставила блюдечко с проросшей пшеницей, и она простояла там до самого мая.

И многие привыкли видеть его сидящим на балконе. И никто не знал, сколько это будет продолжаться еще. И никто, кроме жены старого учителя, не замечал, как с каждым днем глаза его все больше выцветают. И когда в самом конце лета она заглянула в них и увидела, что они стали совершенно прозрачными и блестящими, как полированное стекло, она поняла, что он умер.

Его похоронили на старом кладбище, рядом с воротами. И те, кто опускал его тело в прокаленную от зноя землю, удивились тому, каким оно было легким.

Обезумевший и оглохший от горя Ахад Касумбеков так и не захотел узнать то, о чем уже много месяцев назад знал весь Денизли: Джамиля — Зохра не пропала. Она и не думала никуда пропадать. Она просто тривиально сбежала с каким–то дачником–художником в Баку, и с ней все в полном порядке, как и предсказывала Черная Кебире…

6.

Она вернулась в Денизли лишь через десять лет.

Ее привез запыленный рейсовый автобус номер 113. И не было никаких знамений. И небеса хранили загадочное молчание. И первыми ее увидели скучающие хозяева ларьков вокруг вокзала. И, узнав, оцепенели. И пока она шла по пустынной, пышущей жаром улице, люди выходили на балконы и смотрели ей вслед. А она, окруженная золотым свечением божественной протекции, шла, словно не замечая на себе пытливых взглядов множества глаз. И уже тогда всем стало ясно, что прошедшие десять лет, и смерть несчастного Ахада Касумбекова, и добровольное затворничество ее матери, и все, происходившее в Денизли за эти годы, как и сам Денизли с его побуревшими от пыли домами, скрюченными маслинами, переплетением улочек и хищными виноградниками — на самом деле не имеют ровно никакого значения. И что это всего лишь подобие декорации, выстроенной кем–то специально для нее…

И вечером того же дня Кебире самолично зарезала одного черного и одного белого петуха, собрала их кровь в деревянную миску и, сотворив над ней необходимые молитвы, закопала в углу двора. И в глазах ее, непроницаемых и черных, как угли, был страх, какой никто никогда не видел в них. И она велела, несмотря на духоту, закрыть наглухо все ставни и двери в доме.