И звуки, и краски - [5]

Офицер отдал очередную команду, и броневик, посвистывая турбиной, стал продвигаться к дому на манер утюга, держа под прикрытием офицера и пару солдат. Солдаты высовывались из-за брони и коротко хлопали лучеметами по окнам подвала, где после выстрелов были видны быстро остывающие пятна раскаленного бетона.

Броневик остановился, и из люка офицеру подали трубу со щитом.

— О! Гранатомет! — заверещали в толпе ребятишек.

— Вот счас жахнет!

Офицер осторожно пристраивал трубу гранатомета, целясь в окно подвала. Раздался хлопок лучемета директора, и на броне рядом со стволом гранатомета расцвел огненный круг с ослепительно белой серединой. Гулко ахнул в ответ гранатомет, и подвал озарился вспышкой. Брызнули стекла. Солдаты одновременно с разных сторон бросились к дому. Еще через пять минут все было кончено. Двое солдат, тяжело сопя, проволокли по живому коридору тело директора. Левая нога, зажатая под мышкой солдата, была босой. Руки безжизненно загребали снег. Одна из них задела ботинок Беско, и он с ужасом перевел взгляд на лицо. Однако оно было совершенно не страшным.

Даже шрамов видно не было. Спокойным было лицо директора школы.

На следующий день после обеда в школу приехал Денко Дан. Темно-синий автомобиль подкатил к самому крыльцу. Шофер выскочил и открыл дверцу. Денко Дан в пушистом берете из меха водяного крота, в накинутой на плечи серой меховой куртке (вылитый «Великий Гуско в лесах Учугуна»), шагнул на искристый свежевыпавший снег.

Гу-Гун — глава союза юных подвижников Режима отдала торжественный рапорт. От волнения она немного сбивалась и, закусив губу, встряхивала головой. Правая рука, прижатая к сердцу, заметно дрожала. Денко благосклонно кивал головой и величаво смотрел поверх головы Гу-Гун туда, где в морозном воздухе таяли дымы деревни. После того, как девушка закончила рапорт и завершила его символическими движениями, показывающими, что она благодарна Великим Старцам и готова отдать жизнь за Режим, Денко шагнул к ней, положил руку ей на плечо и вручил синюю карточку третьей ступени. В строю учеников раздались вздохи зависти. Еще бы… Вручение карточки третьей ступени означало, что Гу-Гун становилась кандидатом в функционеры третьей ступени! Теперь ей необходимо было получить лишь две такие же карточки, и она сама становилась функционером третьей ступени! Было от чего вздыхать и чему завидовать.

Дойдя до двери школы Денко остановился, ожидая, когда подоспеет отставший шофер. Тот, как на грех, поскользнулся на ступенях. Прихрамывая шофер метнулся к двери, открыл ее перед Даном. После него в дверь вошла Гу-Гун, а затем строем ученики, участвовавшие в торжественной встрече.

В коридоре были включены все лампы. Из-под лестницы принесли ступеньки, на которые положено было становиться выступающим. Ступеньки были установлены в центре коридора и покрыты зеленой материей. Зеленый цвет — цвет лесов, где вызрел Режим, цвет листвы, укрывшей до времени Великих Старцев. Ученики были выстроены в две длинные — вдоль всего коридора — шеренги. Все было исполнено торжественности. Перешептывались ученики первой ступени, которым надлежало принести клятву верности, волнуясь заучивали листки наизусть девочки из второй ступени — на листках были строчки Рапорта Верности Режиму.

Стоя перед шеренгами учеников, Денко Дан тихо переговаривался с новым директором школы. Директор был совсем молодой, немногим старше его, и было видно, что он заискивает перед Подвижником. Дан делал вид, что не замечает заискивания и стремился показать, что они равны по положению, но словно бы невзначай встал на ступеньку, принесенную из-под лестницы трибуны. Директор был вынужден теперь смотреть на Денко Дана снизу вверх. Старый директор вел бы себя конечно иначе…

Весь день разговоры были только о вчерашнем происшествии. Случай обрастал жуткими подробностями. В операции по захвату участвовал уже полк солдат. Директор уложил половину. А сам он был не кто иной, как резидент удокской разведки, и имел целью уничтожение Хранителей Режима и государственный переворот. Беско ходил подавленный, и слушая страшные рассказы, никак не мог отрешиться от видения: сопящий солдат тащит волоком директора, и торчит босая нога с желтым, оттопыренным пальцем. Вспоминалось еще как когда-то в школе они пили отвар лесных цветов.

Первые слова Денко были о бывшем директоре.

— Негодяй… — тихо начал он, — человек, предавший не только себя самого дважды, но и людей, которые поверили ему…

Перед слушателями раскрылись такие глубины человеческого падения, о которых они и не подозревали. Во всех случаях, на самом дне ужасающих безнравственностью ситуаций, виновен был их бывший директор. Но сколько ни говорил Подвижник о нитях заговора, о преступных союзах, направленных на то, чтобы вернуть несправедливость, о посягательствах на Режим, перед мысленным взором Беско стоял все тот же директор, который спас его от всадников. И сколько ни призывал Денко воспылать святой ненавистью к врагам Режима, мальчик этой ненависти не мог почувствовать.

Затем Денко призвал всех, кто заметил что-либо подозрительное за бывшим директором, сообщить ему — после утренника. После короткого перерыва рассказал о Великом празднике — Дне Режима. Ребятишки где хором, где в одиночку прокричали слова клятвы, старшеклассники зачитали рапорт, и дело перешло к самому интересному. Стали раздавать талоны. Здесь были талоны на форму, на питание, на дрова, на белье, на книги. Лица учеников сияли, каждый, зажав в кулаке тоненькую стопку талонов, напряженно ждал, когда выкрикнут его фамилию… На дрова! За что? За прилежный труд на уборке баркусов. Ура!