И звуки, и краски - [4]

Дома было натоплено, в печи стоял чугунок с похлебкой из баркусов и концентратов, что выдавались ветеранам под видом мяса. Тетка спала, укрывшись старым пальто. Беско ел и с ужасом, будто только что прозрел, вспомнил, что он давно уже не приносил домой талонов ни на дрова, ни на продукты… А все потому, что учится кое-как… Подавившись запеченным баркусом, закончил обед и стал думать над тем, что он сможет сделать по дому немедленно, сам, сейчас же… как мужчина и хозяин.

Обнаружилось, что дел не просто много… Их была прорва! Без напоминаний наносил воды. С запасом. Чтобы Сейе, возникни у нее нужда стирать, не потребовалось бы самой носить воду. Потом он утеплил дверь в сенях, набив мешковину соломой, и прибрал в хлеву, потом, стараясь не встретиться взглядом с удивленной Сейей, пошел колоть дрова. По ходу дела починив ручку у ржавого колуна, мальчик вышел под навес, натаскал в кучу мерзлых чурбаков, установил один на изрубленный торец лесины и, размахнувшись, крепко, с оттяжкой ударил по чур-

баку. Но пока он размахивался, пока бил, чурбак установленный неровно, начал падать, и удар вышел скользящий, пустой, отбросивший чурбак далеко на середину двора.

— Топтун тя задери… — выругался Беско, едва удержав в руках отрикошетивший колун.

Он поглядел на беглый чурбак со злом, и тот заерзал по снегу.

— Иди сюда! — с угрозой проговорил он, после чего уже совершенно злобно, поельдфебельски повторил приказание:

— И-и-и с-су-а-а!

Виноватый чурбак, пошатываясь, встал и двинулся к Беско.

— Залезай!

Чурбак шатался как пьяный, ходил вокруг до около, но забраться на лесину не смог.

Беско перевел дух и вытер вспотевший лоб. «Да-а… это тебе не крякушу в форточку засунуть…» — сказал он себе. Сосредоточение на своих мысленных руках требовало затрат огромной энергии и удавалось не всегда. Нужно было разозлиться, или обрадоваться, или… испугаться, как это было тогда, в первый раз. Старый ужас захолодил живот при воспоминании о том, как он тогда падал с крыши сарая. Страшная, нелепая смерть была неминуема… Ни увернуться, ни отпрыгнуть… Тогда даже не успел понять, что произошло. Он оттолкнул секиру в сторону. Чем? Как? Некогда было разбираться: сильно расшиб себе лицо о ящик, содрал колени. Но ведь остался жив! А еще тогда появилось вот это самое чувство раздвоения. Еще одни руки — невидимые, еще один он сам. И этот второй — невидимый, был неуклюж. Да и сил у него, у второго, было не ахти.

— А ну, лезь! — рявкнул Беско на чурбан и стиснул невидимыми руками заледенелую тяжелую деревяшку. После этого отчаянного усилия дело пошло неожиданно легче. То ли сильнее стали его невидимые руки, то ли сам ловчее. Десяток следующих чурбаков послушно прыгали на поленницы прямо под колун.

Разгоряченный Беско скинул шапку и развязал шарф. Вдохнул глубоко морозный воздух и прислушался. Неладно было что-то в мире, что-то тревожило и давило душу. Он попытался прогнать гнетущее чувство, но ничего не получилось.

Неожиданно, в конце улицы возник рев турбины, и мимо дома промчался легковой армейский броневик. Такой, Беско знал, применяется для переброски моторизованных частей. Тотчас же, где-то у школы раздался гулкий хлопок, и в вечернее небо взметнулся черный столб дыма.

Еще не добежав до школы, мальчик уже знал главное: за директором приехали. Но едва пятеро с зелеными капюшонами вылезли из машины, директор их уложил… А теперь вот и машину поджег. Но уже понаехала тьма солдат на броневиках, дом окружен, и директору никуда не деться.

Возле школы и впрямь была тьма народу. Возле директорского дома снег был утоптан, и на нем чадным факелом догорала «Дайда». Укрывшись за броневиком, офицер в танковом подшлемнике кричал в мегафон. Толпе, чтобы она разошлась, что это опасно — находиться тут, а обращаясь к окруженному дому — чьи-то имена, какие-то условия и еще что-то читал на бумаге — Беско не понял, о чем шел разговор. Здесь же в толпе, столкнулся с Тылко Тоном, потом увидел других ребят. Стайкой они проскользнули мимо солдат оцепления, перебежали через площадь и забрались на небольшой балкончик, что окружал окна зала торжеств. Отсюда все было хорошо видно: и директорский дом, и солдат, что залегли за скамейками и деревьями, и броневик с офицером, кричащим в мегафон.

На площади воцарилась тишина. Офицер перестал кричать и неслышно говорил в черный прямоугольник рации. Солдаты по его команде короткими перебежками подтягивались к директорскому дому.

— Он ему ультиматум поставил, — комментировала возбужденная пацанва и толкалась локтями.

— Кто? Кому? — уточнялись детали.

Беско отрешенно смотрел на багровеющую в закатных лучах Кратоса площадь, на солдат, стягивающих кольцо вокруг дома. Зеленые капюшоны «покойников» — так в народе прозвали солдат службы Покоя Режима — в вечернем свете были черными. А черные фигуры на снегу очень заметны. Вот одна из фигурок поднялась, чтобы проскочить свободный участок до занесенной снегом клумбы. В подвальном окне директорского дома раздался хлопок пулемета, и фигурка переломилась, разбрызгивая на снегу черные мокрые лохмотья. Площадь в едином выдохе выразила страх и сострадание.