И вянут розы в зной январский - [13]

– Фоссетт, – с готовностью подсказала она.

– Вот как? – ювелир высоко вскинул брови, отчего на лбу его появились морщинки. – А не приходится ли вам родственником некто Джеймс Фоссетт, архитектор?

– Увы, – Делия вновь смутилась.

– Какая жалость. Он, знаете ли, проектировал новый вокзал – ну, тот, что на Флиндерс-стрит.

– Я, признаться, совсем недавно в Мельбурне и еще не все улицы выучила…

– Так у вас всё впереди! Откуда приехали?

– Из Лонсестона.

Зачем же это я рассказываю о себе совершенно незнакомому человеку? – спохватилась Делия. Агата была бы очень недовольна, узнай она…

– Да, так что же нам, любезная мисс Фоссетт, делать с вашим драгоценным закладом? Точнее, – мистер Вейр склонил голову чуть набок и продолжил с оттенком укоризны в голосе, – с вашим нежеланием выполнять уговор?

Делия вновь поникла. Что-то подсказывало ей, что ювелир – не такой человек, который смешивает эмоции с делами, и даже если он искренне ей посочувствовал, это еще ничего не значит. Сердце сжало тягостное предчувствие: Агата будет совсем не рада, что ее непутевая сестра не смогла выполнить поручения.

– Никак нельзя отложить? – спросила она робко.

Лицо его внезапно стало очень серьезным.

– А что потом? Будете приходить каждую неделю и просить отложить еще?

– Нет, – прошептала Делия. – Пожалуйста, еще только на одну неделю…

Ювелир, помедлив, кивнул – скорее своим мыслям, чем ей.

– Прошу простить мне столь бестактный вопрос… Вы, наверное, очень нуждаетесь? Нет, не смущайтесь так. Я к тому, что, может, у вас тут есть родные, друзья, которые помогли бы вам? На одних закладах долго не протянешь.

– Родных нет… Но сестра шьет, – добавила Делия поспешно. – Будет брать заказы. Она большая мастерица.

– Ну что ж, славно. А появятся трудности – приходите ко мне, я помогу вам найти место. Вы ведь девушка современная, работать не боитесь? У меня есть приятельница, которая заведует барышнями на телефонной станции. Я с удовольствием вас порекомендую.

Он простился с ней как с хорошей знакомой, без всякой формальности, и на душе стало легко и солнечно. Миг – и уличный шум объял ее, торжествующую: со щитом она ехала домой, не с позором. Как упоительно было сказать себе: «Получилось!» – мысленно, раз уж ей не суждено было произнести этого вслух. Она выполнила поручение – и даже более того.

5. Кэмбервелл

Когда прошлое врывается в привычную жизнь, оно всегда застает тебя врасплох. Неважно, хорошее ли, дурное – чувствуешь себя ошарашенным, и все тут. Никто не держит свои двери открытыми для прошлого; наверное, это правильно. А сегодня оно пришло нежданно-негаданно и протянуло ему руку. Ледяную. Мертвую.

В юности думаешь, что всё нерушимо и вечно, строишь планы играючи, клянешься быть другом до гроба. Потом жизнь, конечно, разводит: ты, как и прежде, в Мельбурне, закадычный приятель твой – в Брисбене. Видитесь все реже, у всех свои заботы. Последний раз встретились, дай Бог памяти, года три назад.

А теперь вот – часы.

Это была его гордость: еще бы – первые часы, которые он целиком сам сделал! Носился с ними, как с писаной торбой. Ночами просиживал в мастерской, прятался от отца: не хотелось советов да поучений. Сам, все сам! Молодой был, горячий. И ведь вышло! Несколько дней потом летал, ног под собой не чуя. Продавать часы никому не хотел: и жалко было, и противно, точно собаку свою продаешь. И только когда Стив сказал, что женится, – в груди тикнуло: оно! Подарить то, чем дорожил, что создавал любовно, на свадьбу давнему другу – лучшего и придумать нельзя.

Каждую пружинку, каждый винтик он помнил у первенца. Даже сейчас, через сорок, без малого, лет. Клейма он не поставил тогда: страх был какой-то глупый, суеверный. Это ведь все равно что для художника – подписать в уголке свою первую картину. Взять на себя ответственность за творение, не стыдиться сказать: да, это сделал я!

Он сам не стыдился, конечно. Просто боялся поверить, что это – уже не проба, не упражнение, а настоящая работа. Это теперь он – мастер. Вейр и сыновья. Большой магазин в Мельбурне и еще два – в Аделаиде и Лондоне. Работы высшего качества. Всё, за что ни брался – неважно, ошейник для призовой гончей или колье для жены губернатора – он делал так хорошо, как только мог. В двадцать семь лет получил вторую премию на Всемирной выставке. Левини из Каслмайна его тогда обошел; сейчас уже можно признать, что заслуженно.

И все же краснеть за свои работы ему никогда не приходилось, да-с! Не то что иные выскочки сегодня: сляпают наспех дрянную безделушку и выдают ее за произведение искусства где-нибудь на Чапел-стрит. А его клеймо, без ложной скромности надо признать, всегда было знаком высшего качества. Сначала он просто инициалы свои ставил – Эл Ви, это потом Джеффри придумал изображать колокольчик. Вычитал где-то толкование их фамилии. Вышло по-особому и со смыслом, а то ведь кого из местных ювелиров ни возьми – у всех или буквы-знаки, или кенгуру с кукабаррами. Джеффри молодец. Глаз хороший, твердая рука; жаль, мастером не стал. Но и в магазине он на своем месте: есть у него подход к людям.

Да, так что же? Стив… Его время истекло, значит. И старше-то был всего на два года – не старик совсем.