И всё-таки она вертится! - [10]
Впусти в себя,
чтоб хоть на миг
Твое узнало отраженье
Свет звезд и тех, кто там —
на них!
Пусть этот миг и будет краток —
Он всё расставит на места.
Гора исписанных тетрадок
Не стоит чистого листа.
Оставить след —
пустая прихоть.
Не разберут потомки — чей.
Для них ты сотню раз умри хоть…
Но сохранит тебя ручей.
Доверься ты его вершинам,
Как святодейственный друид.
К ладоням чьим-то и кувшинам
Пускай вода тебя струит!
Жизнь-табуретка
В поисках равновесия
Все по Земле куролесю я,
Только никак равновесия
Этого я не найду!
Может, в породу я редкую?
Жизнь подо мной табуреткою
То поскрипит в ЭТУ сторону
То накренится в ТУ!
Что ж за везенье такое?
Из состоянья покоя
Все ей отправить неймется
Снова меня в непокой!
Ладно, потерпим немножко мы —
Может, наладится с ножками?
Или же вовсе на свете
Нет табуретки такой?
Верхом на черепахе
На трех китах?
На трех слонах?
А может — черепахе?
Которой, в общем, все равно,
Кого куда везти?
Чуть-чуть юля,
стоит Земля…
Но при ее размахе
Проверку нам
китам-слонам
Уж не произвести!
И в суете
на темы те
Мы думаем всё реже.
Итак порой
проблем с горой —
Растут как снежный ком!
Ну а раз тут
они растут —
Мир черепаха держит…
Ведь ей же, в общем, все равно —
КТО ТАМ РАСТЕТ НА КОМ?
Суша и вода
Лежит без конца и без края вода
В открытых просторах морей.
Но сушей вода завершится всегда,
Хоть сколько б ни плыл ты по ней.
А если по суше отправишься в путь,
Хоть сколько ты там ни бреди,
Приходит и суше конец как-нибудь,
И только вода впереди.
Начало другого —
в конце одного…
А может, нет странного в том ничего?
Свершая дневной поворот,
Незримого слушаясь в этом руля,
Гляди:
начинается Небом Земля.
А может быть, наоборот?
И всё-таки она вертится!
Привыкли уж давно мы,
Что этот мир непрост.
Гадают астрономы
На картах дальних звезд.
Земли они вращение
Исследуют по ним.
И где орбит смещение?
И кем же шар гоним?
Кто, став ему опорой,
Земную движет ось
С той силой, без которой
Пошло бы вкривь да вкось?
Кто день меняет на ночь,
Ведя столетьям счет?
Наш дворник
Петр Иваныч!
А кто же вам еще?
Без всяких умных формул
Усилием бровей
Метлою влево дернул,
Потом повел правей.
Метет он пыль дорожную,
В ТУ сторону пыля,
А в противоположную
Вращается Земля.
Пусть кто-то схемы чертит,
Научный спор ведет…
А он метет и вертит,
Все вертит и метет!
Знакомство с автором этой книги
«Свобода — это осознанная необходимость…»[1]
…Особенно в том случае, когда тебя в два годика от роду берет и подкидывает в небо на глазах у всего прогрессивного человечества не кто-нибудь, а сам Фидель Кастро[2] — генералиссимус острова этой самой Свободы[3]. Подкидывает не просто так, а образцово-показательно — под зорким прицелом телефотокамер в честь удачного разрешения Карибского кризиса[4], чуть было не угробившего это самое человечество. Нате, мол, люди, смотрите и запоминайте — вот он, тот, кому эстафету свободы у нас, камарадос[5], перенимать и дальше по жизни нести. Дело было в стареньком крохотном аэропорту Пулково. И с чего, спрашивается, этот бородатый гигант выбирает именно тебя из сотен других претендентов, пока по ковровой дорожке от самолета к лимузину идет?…
И ведь запечатлелось это чудное судьбоносное мгновение где-то на страницах истлевших газет и выцветших кинопленок. Так что, в случае чего, можно и откопать, чтобы оправдаться за свое дальнейшее жизненное поведение.
Самое главное, что мамочка моя, по ее словам, и не тянула меня к Фиделю на лобзание, как многие другие мамаши. Не по ней ноша-то уже была двух с половиной летняя. То ли по беретику меня команданте[6] заприметил — сам-то тоже в беретике был, то ли потому, что мама моя в первой линии у самого ограждения стояла.
Эх, если б только моя дорогая мама знала, чем это подбрасывание может аукнуться! Не в том смысле, что не поймает, — Фидель мужчина боевой и не такое ловил, — а в том смысле, что символическим смыслом момента это подкидывание не ограничится. Видно, столько революционной энергетики вложил Фидель в это подкидывание, что оно неминуемо должно было возыметь для мальчика в берете далеко простирающиеся последствия. Чуть ли не всю силу любви к Свободе во мне одном на тот момент он решил сосредоточить.
Кстати, всю эту историю я относительно недавно и узнал, и осознал. Потому как мама моя ее вспомнила лишь по случаю — когда Фиделя не стало. Не придала она тогда этому событию должного значения. И совершенно напрасно. Сколько сразу в моем дальнейшем жизненном поведении этим обстоятельством объяснилось бы!
Ох уж и натерпелась она от меня!
Хорошо хоть младшего братишку пронесло. Он на момент прохождения Фиделя по ковровой дорожке еще в колясочке дрых. Вот подкинул бы его команданте вместо меня — посмотрели бы, кто тогда у нас покладистым родительским любимчиком вырос — я или он?
Ну а после подкидывания куда же мне деваться-то дальше было? Некуда. То-то и оно.
Вот почему в шесть лет от роду (опять же по материнским воспоминаниям), едучи в автобусе, угрюмо уткнувшись лбом в стекло, я вдруг ни с того ни с сего вскочил и начал на весь автобус истерить: «Я ЛЮБЛЮ ШИРЬ, ПРОСТОР! Я НЕ МОГУ ПИСАТЬ ПО ЗАКАЗУ!»
С чего? А с того, что, ввиду постоянного уличения меня в стихосочинительстве в неполных моих шесть лет, определила меня родительница в поэтический кружок при журнале «Костёр». Посещали его преимущественно школьники средних классов. Даже семиклассники имелись. Так что я, получилось, был самый шкет
