И всё он перепутал - [3]

Закончив, доктор Ранкин откинулся на стуле. Пот лился по его лицу и за воротник, а выражение на лице стало таким ошеломленным, что Стоун порядком встревожился.

— Что случилось, доктор? — У меня… мне того…

— Нет, нет. Ничего страшного. Никакой опасности. По крайней мере, я надеюсь на это. Но я не могу быть полностью уверен.

— Вы не можете быть уверены, буду я жить или помру?

— Послушайте, — с мрачным видом доктор Ранкин подсел ближе. — Сейчас самый разгар дня, и все же вы ничего не видите, пока я не затемняю комнату. Кофе был горячим и сладким, а вам он показался холодным и соленым, но как только я добавил кубик льда и ложку соли, как он для вас обрел прекрасный вкус. Сегодня — небывало жаркий день, но вы мерзнете. Вы сказали мне, что наждачная бумага чувствуется гладкой, а затем ругались, что кто-то воткнул булавки в ватные тампоны, хотя их там, разумеется, не было. Я показывал вам предметы разного цвета, и вы видели фиолетовый вместо желтого, зеленый взамен красного, синий, где должен быть оранжевый и так далее. Теперь вы понимаете?

— Нет, — испуганно ответил Стоун. — Что случилось?

— Я могу только предполагать. Мне пришлось удалить осколок кости из вашего мозга. Очевидно, он перемкнул сенсорную систему.

— И что произошло?

— Каждое из ваших чувств было полностью изменено. Вы ощущаете холод вместо жары и жару вместо холода, вкусное вам кажется невкусным, а невкусное вкусным, грубое и гладкое так же поменялись местами, как и прочее. И вдобавок вы видите цвета наоборот.

Стоун подскочил.

— Душегуб! Жулик! Вы угробили меня!

Доктор бросился за успокоительным. Но вовремя передумал и схватил шприц с нервным стимулятором. Тот отлично сработал, хотя пришлось постараться, чтобы ввести его сопротивляющемуся пациенту. Стоун немедленно заснул.

Девять одеял укрывали Стоуна, под головой лежал мешок цемента вместо подушки, когда прибыл адвокат, Мэнни Лубин, чтобы услышать обвинения, которые его клиент хотел выдвинуть против доктора Ранкина. Доктор находился здесь же, чтобы защищать себя. Присутствовала и миссис Стоун, несмотря на возражения своего мужа.

— Она всегда поддерживает тех, кто против меня! — возмущенно крикнул тот.

— Буду честен с вами, мистер Лубин, — сказал доктор, после того, как Стоун умолк, сорвавшись на пронзительной ноте. — Я искал подобные случаи в медицинской практике, но этот станет первым в своем роде. Не считая того, — он быстро поправился, — что я еще никому не говорил об этом. Я надеюсь, что процесс полностью обратим. Время лечит, как известно.

— И что, по-вашему, я все это время буду делать? — бушевал Стоун. — Если мне придется носить пальто летом, а шорты зимой, люди подумают, что я псих. И они убедятся в этом, потому что мне придется держать магазин днем закрытым и открывать его ночью, потому что я могу видеть только в темноте. А что с тканями!? Я не могу даже определить их гладкость и вижу цвета наоборот! — он впился взглядом в доктора, затем повернулся к Лубину: — А как вам насчет сахара в суп и соленого кофе?

— Мы все это решим, Эдгар, дорогой, — успокаивала жена. — Арнольд и я можем позаботиться о магазине. Ты всегда хотел, чтобы он вошел в бизнес, тебе это должно быть приятно…

— Я не могу доверить ему магазин без присмотра!

— Но доктор Ранкин сказал, что все может исправиться.

— И правда, доктор? — поинтересовался Лубин. — Каковы шансы?

Доктор Ранкин почувствовал неловкость.

— Я не знаю. Такого еще не случалось. Все что мы можем, это надеяться.

— Надеяться? Чепуха! — пошел в атаку Стоун. — Я хочу предъявить ему иск. Он не имел никакого права погубить меня своим вмешательством. Любой суд присудит мне четверть миллиона.

— Я не миллионер, мистер Стоун, — сказал доктор.

— Но у больницы есть деньги. Мы предъявим иск ей и попечителям.

Возникла пауза, пока поверенный думал.

— Я боюсь, что нам нечего предъявить, мистер Стоун. — Лубин заговорил быстрее, поскольку его подопечного так и распирало, чтобы возразить. — Это была неотложная операция. Любой хирург должен был действовать подобным образом. Я прав, доктор Ранкин?

Доктор объяснил, что, если бы он не удалил давящий на мозг осколок, имелась опасность, что он мог пойти дальше, а это привело бы к вероятному параличу или к смерти.

— Еще неизвестно, что хуже, — сказал Стоун.

— Но медицинская этика не позволила ему оставить вас умирать, — возразил Лубин. — Он исполнил свои обязанности. Это первое.

— Мистер Лубин совершенно прав, Эдгар, — сказала миссис Стоун.

— Вот видите! — закричал ее муж. — Все правы, кроме меня! Вы уведете ее прежде, чем меня хватит удар?

— Ее интересы тоже должны учитываться, — заметил Лубин. — Второе — учитывая чрезвычайность ситуации, последствия не могли быть известны или спрогнозированы.

Доктор Ранкин просветлел лицом:

— Любая операция влечет риск, даже удаление мозоли. Я должен был взять этот риск на себя.

— И взяли его? — усмехнулся Стоун. — Хорошо. К чему вы клоните, Лубин?

— Мы проиграем, — ответил поверенный.

Стоун сник. Но только на мгновение.

— Ну, так и проигрывайте. Но если мы предъявим иск, огласка навредит ему. Я хочу предъявить иск!

— Ради чего, Эдгар, дорогой? — упорствовала его жена. — Время все лечит. Зачем тратить деньги впустую?