И восстанет мгла. Восьмидесятые - [35]

— Витенька, ну перестань! — опять взмолилась баба Шура. — Здесь дети — Алеша вон слушает.

— Вот Алешка вырастет — я Томку за него отдам, — огласил вдруг, как о давно решенном вопросе, ее сын. — Пойдешь, Томка?

— За Алешу?.. Конечно, пойду, — пристально глядя на раскрасневшегося от замешательства мальчика, с таинственно заигравшей на губах улыбкой ответила девушка. — Я не спешу, обожду, пока он подрастет.

— Она уж старухой будет беззубой, когда Алешка вырастет, — с присущим ей чувством такта вставила Козляева.

— Какая же старуха? — возмутилась баба Шура. — На десять лет разнятся всего.

— Не десять, а одиннадцать, — не сдавалась педантичная в вопросах бабьего века Тонька. — Ей уж через год рожать будет пора.

— Вот вы и рожайте через год! — молнией вспыхнула Томка. — А в столице и татарки могут быть актрисами. Я туда и маму заберу. И Алешу… Да, Алеша?.. Поедешь со мной?

Застеснявшийся ребенок посчитал за лучшее молча ретироваться в другую комнату под смех взрослых, бросив отряд солдатиков на милость неприятеля…

Никогда впредь после этого застолья не видел Алеша дядю Витю с севера. Баба Шура стойко переносила постигшее ее горе-кручину, молча, без слез бедовала. Недолго по возвращении в Сибирь сын погиб на буровой. Случилась какая-то авария со взрывом, тело не нашли либо не смогли опознать, чтобы привезти несчастной матери.

Алеше запала в голову блажь, зароненная взрослыми шутливая мысль о женитьбе на ослепительной тете Томе — он грезил поскорее вырасти и стать взрослым. Мальчик старался не подавать виду, что рад ее приходу, с махровыми полотенцами в руках, в коротком цветастом бязевом халатике, из-под которого выглядывали ровные загорелые бедра, что так хотелось потрогать. Как-то раз он даже осторожно заглянул снаружи в темное оконце бани, но успел разглядеть лишь чью-то руку, спешно задернувшую занавеску, — Тамара всегда мылась вдвоем с матерью.

— Мам, а когда я вырасту, я правда смогу пожениться на тете Томе? — словно бы ненароком, вроде даже к месту в разговоре на кухне, вопросил он однажды свою маму.

— Нет, конечно! Зачем тебе старуха? — рассмеялась та, потрепав ему волосы на макушке. — Ты себе молодую найдешь.

— Она не старуха, она молодая и красивая, — непокорно впервые вступился за любовь мальчик. — Как наша тетя Наташа, только не светлая, а черная.

— Я гляжу, ты на взрослых теть засматриваешься, — погрозила ему пальцем Надежда. — Вот, доходилась с тобой в общую баню… Рано тебе еще о женитьбе думать. Вначале школу окончи, в институт поступи. А вот там уж будешь себе невесту искать.

— А если тетя Тома меня будет ждать? — на всякий случай уточнил позицию мамы Алеша.

— Она уж внучат будет нянчить к тому времени, — уверенно предугадала та. — По глазам видно, что ей невтерпеж. Будто не татарка, а цыганка какая.

— Замуж невтерпеж? — переспросил забеспокоившийся жених.

— Замуж, замуж… Хватит на взрослые темы разговаривать, — решительно завершила дискуссию о своих видах на сноху Панарова. — Иди лучше проверь, как там Леночка — не проснулась?..

Глава 24

Пару дней спустя после отъезда соседа на север Панаров в охотку колол дрова на дворе.

Двухметровые бревна были распилены «Дружбой» на аккуратные чурбашки высотой по полметра, ровные, почти без комлей и сучьев, так что махать сплеча тупоносым колуном на длинном топорище было одно удовольствие. Полешки разлетались в стороны с первых ударов, раз или два чуть не задев Алешу, что носил их в сарай и складывал в свежую поленницу.

Ему нравилось помогать отцу, чувствовать себя почти взрослым мужчиной, да и работа была несложной. Следовало выложить в линию на земле несколько поленцев поровнее вдоль предыдущей поленницы, чтобы новая не рухнула, а затем складывать друг на друга холодные, пахнущие березовым соком либо смолой ряды свеженаколотых дров, докуда хватало роста, перекладывая их время от времени новой продольной линией, так что концы поленьев всегда торчали немного кверху. Потом уж, когда высоко — не добросишь, оставалось просто перетаскать в сарай то, что наколол папа, который в перекурах доводил начатую поленницу доверху, докидывал до самой балки, несущей крышу сарая.

Внезапно до ушей Алеши донесся странный звук с улицы откуда-то перед домом — высокий женский голос: то ли крик негодования на чужих псов, нагло забежавших в палисадник, то ли испуганный визг, вопль животного страха.

Он не успел ничего понять, как во двор впорхнула до смерти перепуганная, с выпученными глазами, тетя Тоня, жена Козляева, и с разбегу бросилась на широкую грудь Панарова.

— Тольк, спасай! Он за мной с ножом гонится! — выдохнула она, схватив его за фуфайку. — Как свинью зарезать хочет! Дочь мою пожалей!

— Вы что оба, охренели? — брезгливо отцепил от себя скрюченные пальцы Анатолий и отступил на шаг. — Куда я полезу в ваши дела?

Хлопнула дверь сеней снаружи, и Тонька, по-мышиному пискнув, скрылась в сарае и задала стрекача на огород.

Во двор вошел вусмерть пьяный, раскрасневшийся, в расстегнутом ватнике, Козляев.

— Где эта сука, Толян? — спокойно, даже как-то буднично, поинтересовался он у Панарова, загородившего ему путь. — Она к вам забежала.