И восстанет мгла. Восьмидесятые - [25]

Алеша выпил предложенную таблетку, ему захотелось поспать. Он улегся на клеенчатую бежевую кушетку, приятно холодную, и провалился в темноту.

Разбудил его высокий, дрожащий, срывающийся в плач голос мамы.

— Что с ним? Он упал? Расшиб головку? — кричала она на насупившуюся и покрасневшую медсестру. — Ему нужно в больницу?

Мальчик с горем пополам разлепил опухшие потемневшие веки — болела голова и хотелось попросить тазик, но он не решился.

Мама уже стояла в окружении заведующей, трех воспитательниц навытяжку и медсестры.

— Ваш сын сегодня натворил дел, такой номер выкинул! — с укором закачала головой заведующая. — Он дразнился и кидался камнями в детей чеченских рабочих. Их родители, каменщики, работают на строительстве кирпичного завода, а дети без присмотра гуляют на улице.

Заведующая выдержала многозначительную паузу, чтобы усилить эффект последующих слов. Медсестра впервые с живым интересом воззрилась на нее и хмыкнула.

— Вы представляете, чем для вас и вашего мужа грозит эта ситуация? — обрушилась с исправно сыгранным гневом с высоты своего внушительного роста на маленькую Алешину маму руководительница детсада. — Как вы воспитываете ребенка в семье?.. Какие разговоры при нем ведете, если он оскорбляет других детей по национальному признаку?.. И это в стране неразрывной дружбы народов, где все народы — братья!

— Да мы никаких разговоров не ведем, — несмело возразила озадаченная Панарова.

— Как же не ведете? — перешла в решительное наступление вошедшая в роль заведующая, стараясь не смотреть в насмешливые очи медсестры. — Я самолично переговорила с мальчиками из его группы. Все, как один, независимо друг от друга твердят: «Он кричал тем детям „чича“ и бросал в них камни». Вам их привести, чтобы вы это собственными ушами услышали?

— Странно, он и слова-то такого не знает, — ничего не понимая, оправдывалась Надежда, не сводя глаз с пропитанной кровью и йодом повязки на голове сына.

— Я должна осведомить об этом инциденте отдел кадров вашего мужа. И к вам на работу тоже сообщу, — металлическим голосом пригрозила, чувствуя близкую победу и немое восхищение своих подчиненных, рыжая начальница. — Пускай разбираются с вами — каким словам вы учите ребенка в семье… И стоит ли ему посещать наш детсад.

— Пожалуйста, не надо сообщать! — сложив руки перед грудью, взмолилась Алешина мама. — Мы с ним дома поговорим, и обещаю, что это никогда больше не повторится.

— Ну, не знаю… — неуверенно протянула, заколебалась заведующая. — Вообще-то, я обязана отправить сигнал, реагировать на подобные вещи. Но вы мамочка интеллигентная, да и Алеша до сих пор не давал поводов — книжки детям читал…

Женщины дружно закивали, выражая влажным взглядом сочувствие повинившейся и осознавшей мамочке и безмолвно взывая к старшей о снисхождении.

— Ну хорошо, пока я рапорт попридержу в столе, — помолчав, великодушно смилостивилась та. — Но смотрите, коли еще раз что-то подобное повторится!..

Панарова энергично замотала головой. Не повторится.

— А о лобике Алеши не беспокойтесь — ранка небольшая, сестричка ее обработала, — погладила она ладонью худенькое плечико ребенка. — В больницу не имеет смысла ходить.

Медсестра закашлялась и отошла в сторону за стаканом воды.

— Вы с ним дома за свой счет три-четыре денька посидите, — мягко присоветовала властная женщина, провожая жестким, недовольным взором кургузую фигуру в белом халате. — А потом придете в сад, и сестричка вам повязочку снимет.

Мама Алеши с облегчением попрощалась и второпях повела ребенка за руку домой.

Дома мальчика ждал тяжелый разговор. Беда была в том, что он почти ничего не видел и не помнил.

— Ты зачем чужих детей дразнил, а? — нервно нахмурившись, вопросила мама, поставив его, провинившегося, стоять пред диваном, на котором молчком восседал грозный судья-отец.

— Я не дразнил, я в домике играл, — неуверенно ответил ребенок.

— Ну а как камнем в голову получил? — выпытывала она, вызывающе поглядывая на бесполезно молчавшего задумчивого мужа.

— Не помню. Я в окошко посмотрел — и все, — чувствуя, что, пожалуй, и вправду он снова провинился (как в тот раз, с сугробом), пролепетал Алеша.

— Мне все ваша воспитательница рассказала, — сурово хмурясь, продолжала отчитывать сына Панарова. — Ты откуда слово-то такое знаешь — «чича»?.. Надоумил кто?

— Ладно, Надьк, отстань от него, — неожиданно вступился за Алешу, уже внутренне безропотно согласившегося со своей виной, отец. — Нечисто там все. Он чеченцев в глаза не видал. Они с лета семьями живут в бараках на рабочем поселке, где полстеклозавода обитает. Там и драки были, и на ножах — порезали двоих. А их ондатры шалопайничают — по домам лазят днем, шарят, когда народ на работе. Мужики с завода их терпеть не могут — дай волю, голыми руками бы разорвали. Вот, поди, дети оттуда и наслушались разговоров. А наш под раздачу случайно попал.

Надежда замолкла, почувствовав, что муж, наверное, прав.

— И что нам теперь делать? — озадаченно спросила она, кивком разрешив Алеше идти в другую комнату. — В милицию заявление писать?

— Сидеть молча — и все! — твердо отсек Панаров, отчего-то раздражаясь сам на себя. — Какая милиция?.. Чем ты докажешь? Взять и все выложить — и детсад, и отдел кадров, и партком нас живьем сожрут. Думаешь, они всего этого не знают?.. Знают, очень хорошо, и еще раньше, чем мы! Но пока все тихо-спокойно — пара бытовых драк да пьяная поножовщина. Поди вякни об этом вслух — еще под статью о межнациональной розни загремишь. Если и нет, то о месте в детсаду забудь.