И восстанет мгла. Восьмидесятые - [27]

О своих видах на будущее он уже успел излить душу в семьях остальных дочерей бабы Мани — слова были умело подобраны, выражения не раз обкатаны, и речь с толком и по делу лилась сама собой.

— Свое на чугунке я отработал, отпахал от звонка до звонка как заведенный. Пенсия у меня хорошая, льготы опять же… Детей нет, бездетный. Кому я все оставлю?.. Вот ей и оставлю, — приобнимая одной рукой за плечи избранницу сердца и опрокидывая другой полный стакан водки на выдохе, подытожил новоиспеченный родственник.

Перспектива была неожиданная, но интересная. Явное несогласие с планами «дяди Вити» изъявляла только средняя дочь, Елизавета, разом терявшая привычный и бесперебойный источник мяса, молока и овощей.

— А с домом что будет, с вещами? Куда она на старости лет сорвется-то? Корова, поросята, огород… Отца могила, наконец, — протяжно перечисляла она с вытянувшейся недовольной миной.

— Дом вам оставим. Будете летом там отдыхать, как на даче. Барахла у меня от первой жены — три шкафа одежей, ладные все, неношеные, дорогие ей покупал, шубу, сапог море, она и ростом такая же была, впору будет… Корова нам не нужна, на молоко денег хватит. Поросят я и сам держу. А к отцу на кладбище дважды в год уж вы, три дочери, сможете, поди, приехать, могилку отеческую прибрать, да? — не особо церемонясь, в упор воззрился дядя Витя на Лизку, и та бледно стушевалась под его колючим безотрывным взором.

Без толики сомнения он ожидал, что и старшая дочь после вялой — для видимости, для порядочности — обороны дозволит ему легкую победу, емко и нерасторопно продолжая расписывать преимущества их счастливой совместной жизни у него в доме.

— Стареть будем вместе, помогать друг другу, жить душа в душу. А то я бобыль бобылем, да и она зимой сидит одна в своей Пелагеевке. Дорогу до весны заметет — случись чего, прихворнет, как вы узнаете и поможете за пятнадцать-то верст? — вложил дядя Витя нотку легкого попрека в поставленный зычный волжский голос. — А в Переволоках медпункт свой с фельдшером, да и до города по трассе рукой подать, коли вдруг что.

— А вы и расписываться будете? — практично полюбопытствовала Надежда.

— А то! Конечно, будем, — напористо махнул тот рукой, угадав ее невысказанные мысли. — Вот переедем и у меня распишемся!.. Хотите, и свадьбу сыграем.

— Ну, свадьба в вашем возрасте — это лишнее, — невольно вздернув плечом, не сдержав легкой брезгливости, отметила старшая дочь. — Расписались — и живите.

— А что возраст? — обиделся дедушка Витя, выпятив грудь и выпрямив спину. — Во мне здоровья — как в мужике сорокалетием. Я в октябре в Волге плаваю, а зимой снегом растираюсь.

— А как насчет этого дела? — с язвительной улыбкой кивнула Надежда на очередной до краев наполненный стакан в руке будущего отчима.

— С этим делом все нормально, — с промелькнувшим в глазах недовольством поставив на стол на полпути засекшуюся чарку, уверил тот. — Знаю когда, знаю с кем и знаю сколько… Вы в Переволоки приезжайте, на хозяйство мое посмотрите, соседей поспрашивайте. Мне бояться и таиться нечего. Я безмала пяток лет со смерти жены один живу. Пьянчуга опустился бы и сдох иль по миру пошел. У меня внутри стержень стальной закала твердого. Мне на железке, знаешь, какую кличку мужики дали? Чеканом прозвали… Будет время, расскажу как-нибудь, чего я за свое житье-бытье перевидал.

Алешиному папе новый родственник, видимо, показался вполне симпатичным, нормальным, да и на личную жизнь тещи ему было, по большому счету, наплевать. Он не был высокого суждения о ее уме, что выкинутый фортель — брачный союз в шестьдесят с лишком лет — только подтверждал.

— Пойдем, дядь Вить, покурим, что ль? — после очередной стопки, отломив капельный кусочек балыка, занюхав и быстро зажевав, предложил он с приязнью.

Невзирая на пол-литра в крови, двужильный Чекан бодрячком встал из-за стола и трезвой уверенной поступью вышел во двор с будущим зятем.

— Дядь Вить, а на хрен тебе на седые колена все это надо? — угостив сигареткой, прикурив сам и затянувшись, слегка сощурив при этом серые, чуть навыкате, глаза, без обиняков да излишней дипломатии вопросил Панаров.

— Ты знаешь, сынок, — форсируя семейные отношения, задушевно ответил тот, выпуская через нос плотные струи дыма, — коленки-то седые, а вот бабу еще охота. Особенно после баньки. Всяких шалав залетных водить не хочу. Опоят да вынесут из дому все. А Маня еще вам, молодым, фору даст. Я к сестре своей двоюродной в Пелагеевку ездил, к Аксютке — соседка ее, там с ней и сошелся… Да и кому я все оставлю? У меня на сберкнижке — десять тышш, — доверительно понизив голос, возвестил Чекан, твердостью «ш» только усиливая впечатление от солидности суммы.

Через неделю сестры со своими мужьями собрались вместе на совет у Панаро-вых — обговорить нежданный-негаданный залет в голове пожилой матери.

— Да что вы головами-то качаете — путный мужик! — маслянисто улыбаясь, миролюбиво заявил Борька. — На Волгу будем ездить, рыбачить… Правду ведь говорил: вот что случись с ней, с одной, зимой — ведь до весны не узнаем!.. Все равно ее рано или поздно в город придется перевозить… Иль ты к себе ее хочешь забрать? — нежданно обернулся он к супруге.