И власти плен... - [45]

Почему он тогда выбрал Метельникова? В минуту отчаяния увидел в нем человека, с которым можно быть откровенным? Явился на ночь глядя, выставил на стол ополовиненную бутылку коньяка и заплакал. Заплакал как-то неопрятно, размазывая слезы. Старался подавить рыдания, но это было выше его сил. Плечи вздрагивали, и какой-то истерзанный звук вырывался наружу.

От соседа ушла жена. И теперь, призывая Метельникова в свидетели, он хотел понять: что же произошло? Он не достиг особых должностных вершин. Да и кому они нужны, эти вершины? Зависть одна. «Разве плохо жили? — спрашивал себя сосед. — Роскоши, может, и не было, Муся сама говорила: «Все суета», и я так считаю, соглашался сосед. Честность цены не имеет. Это как дар. Муся — совершенное создание, ангел. Мы никогда не ссорились. Я, знаете ли, приду на работу и думаю: как хорошо, что вот кончится рабочий день и я вернусь домой. Я так устроен. Люблю дом, семью, и если посмотреть на любой день моей жизни, то его кульминация, его высшее насыщение — всегда за пределами работы. Нет, я не бездельничал, просто моя работа была должным, обязательным, денежным или, наоборот, безденежным занятием. Она интересовала меня лишь в том смысле, что делала неуязвимым за пределами моего дела, моих обязанностей, моих рабочих часов. Я не идеалист. Я был счастлив, что, когда я дома, мне не звонят с работы, не вызывают на работу, меня это устраивало. Без пяти шесть власть этого мира надо мной заканчивалась. Муся — ангел, и я бы хотел, чтобы она знала: я живу для нее. Никто не верил, что Муся станет моей женой. Ни я, ни она не верили. Я за нею ухаживал бесконечно робко, боялся напороться на отказ. Я был счастлив, что ухаживаю за такой женщиной. Я знаю себе цену. Многим из этих молодых людей я очень завидовал. Знаете ли, есть такая порода ладных, хорошо скроенных молодых людей. Они громко смеются, остроумны. И зубы у них ровные, сильные, они их обнажают в улыбке. Спортивные, выносливые. В общем, мужчины. Все познается в сравнении. Мне казалось, я этого сравнения не выдерживаю. Я даже пробовал высчитать, кого именно из этих красавцев Муся выберет. Для себя я желал одного — остаться другом семьи и тихо, внутри себя продолжать любить эту женщину. Мамонт, скажете вы, ископаемое. Не стану спорить. Кто-то из завтрашнего дня приходит в сегодняшний, а кто-то в сегодняшнем остается из вчерашнего. Муся тоже так считает. Она говорит, ты поздно родился.

Мысленно я готовил себя на роль друга семьи. Незавидная роль, скажете вы. И опять я с вами соглашусь: незавидная! Многие из упомянутых молодых людей мне были глубоко антипатичны. Уверенность, что им много дано от бога, делала их жестокими. Я побаиваюсь таких людей, не доверяю им. Мне было очень непросто, приходилось со всеми ладить. Я же не знал, кого она выберет. Смутно догадывался, кто из этих, напористых, меня недолюбливает, и молил судьбу, чтобы Мусин выбор пал на кого угодно, но только не на одного из этих вот несомневающихся, нахрапистых, жестоких людей. Муся выбрала меня. Я до сих пор не могу понять: почему она это сделала? — Сосед поднес палец к губам и, оглядываясь на плотно прикрытую дверь, перешел на задыхающийся торопливый шепот. — Я никому об этом не говорил, а вам скажу. Это мое предположение, никаких доказательств нет, а косвенные улики, сами понимаете, дым. После замужества она долго не подпускала меня к себе. Невеселое это было житье. Предмет твоего обожания, твоей страсти рядом с тобой, протяни руку и… Так вот этого «и» я ждал почти два года. Всякий раз получал отпор… Лицо ее становилось таким недобрым. «Нет-нет, — говорила Муся, — только не сейчас. Я должна привыкнуть». Как вы считаете, может быть такое, а? Привыкнуть!! — Сосед оттопырил губу и смачно плюнул в открытое окно. — Она меня водила за нос, обманывала. Сами посудите, зачем выходить замуж, а? Я знаю причину. Знаю! — Он разлил оставшийся коньяк по стаканам и с какой-то поспешностью выпил свою порцию. Коньяк взбодрил его, в словах была прежняя торопливость, сосед боялся, что решительность его ослабеет и он не успеет выговориться. Он считал, что ангелоподобная Муся была больна и скрыто лечила свою болезнь. Относительно болезни сосед выразился туманно, заметив, что медицинская энциклопедия просветила его достаточно. При этом он посмотрел на Метельникова выжидательно, словно предлагал задавать наводящие вопросы, на которые он незамедлительно ответит и тем самым подтвердит свою медицинскую осведомленность. В глазах соседа появился нездоровый блеск, он схватил Метельникова за руку! — Скажите, что я должен делать? Я послушаюсь вас. Не оставляйте меня одного».

Эта готовность к послушанию, ожидание целительных слов, эта неприятная, горячечная откровенность смутили и напугали Метельникова. Он повторял как заклинание: «Крепитесь, будьте мужчиной», понимая, что слова его беспомощны и бесполезны, что сосед нуждался в осмысленном утешении, которого он, Метельников, дать ему не мог. Да и соседские фразы, казалось, в силу их крайней нелогичности были произнесены в полузабытьи. Все это, наконец, надоело Метельникову, он поднялся и силой повел соседа к калитке. Тот был послушен, голова его моталась, подтверждая хмельное согласие со всем происходящим. Провожать соседа за калитку Метельников не собирался. Тот мог по пьяному недомыслию и закричать и запеть. Небо уже заалело. Река рядом, рыбаки. Кто-то встал на рассвете, а кого-то крик разбудит. Метельников легонько подталкивал соседа, полагая, что теперь он сам доберется без приключений, однако тот делал несколько шагов, останавливался, не находя объяснения внезапному безлюдью, и с нетрезвой настойчивостью возвращался назад. Крепко жал Метельникову руку, обращаясь к нему нелепо и громко: «Товарищ министр, не оставляйте меня». Придется-таки проводить.