И власти плен... - [43]

— Я была уверена, что вы придете поздравить Федора Федотыча. — Она засмеялась. — Именно так, как вы это сделали.

— Я признаюсь вам, Федор Федотыч здесь ни при чем. Нужен был повод. Я взял гвоздики и пошел поздравлять, как говорится, подвернулась оказия.

— Федор Федотыч сказал мне: Аллочка… Чему вы улыбаетесь, меня многие так зовут — Аллочка. Он сказал: я хочу предложить вашу кандидатуру. От неожиданности я брякнула: кому? Он говорит: директору, разумеется, Метельникову. Хорошо, говорю, я согласна. И смеюсь. Федор Федотыч ожидал чего угодно… Он был шокирован. Аллочка — он произнес мое имя с укоризной. Он всю жизнь шел к этой должности, считал, что достиг многого. Наверное, так оно и есть. А тут какая-то Аллочка… Даже не спрашивает, куда и зачем… Мы пришли. — Она неожиданно взяла его под руку и повернула лицом к дому. — На той стороне. Дом крупнопанельный, типовой, повышенной этажности. Восьмой этаж, видите, голубоватый абажур? Это кухня. Там, на кухне, меня ждет муж.

Зачем она так сказала? Мужа тогда уже не было, они расстались. Но кто-то ведь ждал ее там, под голубым абажуром? «Там, на кухне, меня ждет муж. Мы с ним кончали один институт. Он хороший человек. Но я его не люблю. Хотите знать причины?» — «Не хочу». — «Так и должно быть. Вы были крайне любезны. Прощайте».

Потом наступило завтра, послезавтра. Время удивительных ощущений. В неизменившейся жизни, в кругу неизменившихся обязанностей, среди людей, с которыми ты и прежде встречался несчетно и которых знаешь не приблизительно, где твоя личная жизнь была попросту продолжением всевозможных профессиональных обязанностей, борений, и если раньше ты досадовал на непонимание, то со временем остыл, рассудив, что и сам ты подчинен главной цели и все прочее почитаешь менее важным, менее достойным, — во всей этой жизни, устоявшейся, привычной, отчасти необязательной, появилась, дала ростки тайна другой жизни, не подчиненной сложившимся законам и притягивающей этой своей неподчиненностью, осмысленным протестом.

Никто ничего не знал, никто ни о чем не догадывался. Это было время удивительных состояний. Легкость. И кровь пульсирует иначе. В движениях, в мыслях легкость. Тебе хорошо, и ты не рискуешь суеверно признаться в этом. Тебя не тревожат недоуменно-любопытные взгляды. Так случалось и прежде: твое дело, твои идеи никогда не были для тебя тягостны. Ты полон доброго, счастливого ожидания. Неприятности, конфликты не переставали существовать, все осталось на своих местах, и все поменялось местами. Как это возможно соединить, он не знал. Соединилось само, без его участия. Срослось. Встречи, он бы уточнил, редкие встречи, случайные, внезапные.

Он долго тянул с ее назначением, боялся решиться на этот шаг. О деловых качествах уже не говорилось. Дед вынашивал свои идеи годами. «Умна, решительна, все понимает». Когда Дед говорит «понимает», это высшая аттестация. Все понимает: и суть дела и людскую суть. Опасения были другого рода… Он подумал: будет лучше, если он устранится, перепоручит это дело кому-то из заместителей. Но служба главного экономиста всегда подчинялась непосредственно генеральному директору. Его отстраненность будет замечена всеми. Что подумает Фатеев? Фатеев был и остается.

И все-таки он счел возможным. Вызвал главного инженера Вениамина Лаврентьевича Ракова, в простоте — Лаврика. Усадил в кресло, угостил импортными сигаретами, угадал восхищение заядлого курильщика, достал из стола нераспечатанную пачку таких же сигарет, вручил в качестве презента. Раков, сбитый с толку купеческим жестом директора, вертел в руках увенчанную замысловатыми гербами сигаретную упаковку, испытывая не столько приступ благодарности, сколько беспокойства.

Метельников в общих чертах обрисовал ситуацию: сослался на свою занятость, велел с вызовом людей не тянуть, дал беглую характеристику перечисленным в списке, уточнил, что сам этих людей знает шапочно и Ракову надлежит прощупать их основательно. Личное дело Разумовской Метельников передал последним без каких-либо разъяснений. В общем, так: будь прозорлив и придирчив. Не кому-нибудь замену ищем — Деду. Кстати, Дед в курсе событий. Особо не секретничай. Как станешь приглашать людей, дай ему знать. Захочет — придет, не захочет… Метельников изобразил на лице сожаление, словно сам оказался свидетелем дедовского отказа.

Раков ушел. Метельников пометил в календаре число, которое назначил для себя как срок окончательного решения. Он уже не сомневался, что поступил правильно. Раков был исполнителен, самолюбив, однако излишне осторожен: боялся ошибок. Неожиданных решений Раков не принимал. Однажды Метельников вскользь укорил его в этом. Раков, не ведая смущения, ответил: «Внезапные решения — привилегия первых лиц: решения заместителя должны быть правильными». Про Фатеева Метельников ничего не сказал. Зачем? Боязнь совершить ошибку погонит Ракова в фатеевский кабинет. И то, что этот шаг Раков предпримет без подсказки Метельникова, делало ситуацию интригующей, что по-своему было даже приятно.

Они трое и решат: Фатеев, Раков и Дед. А он? Ему не в чем себя упрекнуть.