И вдруг никого не стало - [3]

Раздосадованные, они побрели среди развалин к двухэтажному зданию, похоже сохранившемуся лучше других. Навстречу так невозмутимо вышагивала стая пингвинов, что Людовику захотелось шугануть их. Внутри было темно, сыро и мрачно. Оглядев истертые плитки пола, железные столы и облезлые чаны, они догадались, что здесь, должно быть, помещалась общая кухня. И в самом деле, соседняя комната напоминала столовую. Продрогшая Луиза без сил опустилась на скамью. Ей было больно, а главное – ей было страшно. В горах ее не раз заставала непогода, и она знала, что делать: в крайнем случае – зарыться в снег в спальнике с непромокаемым чехлом и ждать. А здесь она растерялась, почувствовала себя беспомощной.

Людовик поднялся по бетонной лестнице на второй этаж. Наверху оказались две просторные общие спальни, разделенные невысокими перегородками на отсеки, в каждом – продавленный матрас, тумбочка и пустой шкаф с распахнутыми дверцами. Похоже, люди, которым посчастливилось сбежать из этого ада, в спешке покинули жилье, оставив выцветшие фотографии, одинокий ботинок, драную одежду на гвозде. Разболтанная дверь в дальней стене вела в маленькую, обшитую досками комнату, обставленную чуть получше: в ней, должно быть, жил бригадир.

– Пойдем наверх, там уютнее. Побудем в тепле.

Насчет тепла и уюта он несколько преувеличил. Они завалились на скрипучую кровать. Дождь лупил по дребезжащим стеклам, вода заливалась в щели, в углу уже образовалась лужа. Доски пола прогнили, в зеленоватом свете на побелке видны были потеки. Стул всего один, да и тот сломан, и Людовика это почему-то удивило. Совершенно целым выглядел только письменный стол с одним ящиком, похожий на учительские столы начала века.

– Ну вот и наш горный приют! Покажи-ка мне плечо. И давай посушимся.

Он старался ее успокоить, убедить, что все это – лишь мелкая неприятность, но руки у него слегка дрожали. Он помог ей раздеться, стал выжимать ее насквозь промокшую одежду. Голое тело Луизы, стройное и мускулистое, казалось хрупким. Пока они плыли в теплых широтах, она наотрез отказывалась загорать, и теперь потемневшие на солнце руки, ноги до колен и лицо контрастировали с белизной всего остального тела. Вода стекала с черной челки на зеленые с коричневыми крапинами глаза. Именно в эти глаза он и влюбился пять лет назад, и сейчас его захлестнула нежность. Он принялся растирать Луизу свитером, чтобы согреть, постарался досуха выжать ее одежду. На левом плече у нее наливался чернотой большой синяк, алела длинная ссадина – наверное, задело винтом. Под его руками она была как безвольная кукла, только поеживалась от холода. Потом он проделал все то же самое с собой, но вскоре совершенно окоченел в липнущей к телу мокрой одежде. Здесь и летом-то, в хорошую погоду, больше пятнадцати градусов не бывает, а сейчас термометр должен показывать около десяти.

– Зажигалка у нас с собой?

– В рюкзаке.

Ну конечно – она же альпинистка, свою драгоценную зажигалку не забудет никогда. Кроме зажигалки в рюкзаке были два спасательных одеяла, и он поспешил закутать Луизу в одно из них.

Обшарив кухню, нашел большую алюминиевую форму для запекания или что-то вроде того. Доломал расшатанные полки, притащил все это наверх, ножом расщепил доски и после нескольких неудачных попыток разжег костерок. Хотя дверь была открыта, комнату вскоре заволокло дымом, но это все же лучше, чем мерзнуть.

Он заставил себя выбраться наружу посмотреть, что там делается. Ветер все крепчал, море вскипало под его натиском. Скорость узлов сорок. Ничего особенно страшного, но до «Ясона» пока не добраться. Сквозь завесу дождя он различал яхту, сопротивлявшуюся волнам. Тучи висели так низко, что вершины скал растворились в серой пелене. Почти совсем стемнело.

– Похоже, нам придется здесь заночевать, – вернувшись в спальню, сказал он. – У нас осталась какая-нибудь еда?

Луиза немного ожила. Пока его не было, она поддерживала огонь, и теперь в комнате было уютнее, несмотря на вонь от горящих старых досок, пропитанных дегтем. Пристроив куртки поближе к очагу, они сели рядом и, тесно прижавшись друг к другу, стали грызть злаковые батончики.

Ни малейшего желания обсуждать случившееся не было. Оба – и осмотрительная Луиза, и безрассудный Людовик – знали, что, ступив на эту территорию, рискуют поссориться. Время для объяснений наступит потом, когда неприятное происшествие останется позади. Они припомнят все в подробностях, она докажет ему, что они поступили неразумно, он ответит, что такое предвидеть было невозможно, они поцапаются, потом помирятся. Это превратилось у них почти в ритуал, предохранительный клапан для их разногласий. Никто не признает себя побежденным, каждый сохранит уверенность в собственной правоте, но они согласятся заключить почетный мир. А пока надо сплотиться и ждать. Они сидели молча, прислушиваясь к нарастающему за стенами грохоту. Глаза у обоих покраснели от дыма. В пустых комнатах нижнего этажа завывал ветер, неумолчному низкому гулу вторил пронзительный свист. Временами ветер немного стихал, и они разом обмякали, расслаблялись, но рев тут же вскипал с удвоенной силой. Где-то громыхало железо, словно кто-то бил в большие барабаны. Они слушали эту мрачную симфонию, на них навалилась усталость от долгого перехода и особенно от того, что пришлось пережить за последние несколько часов. В конце концов Людовик где-то откопал пропахшее пылью старое одеяло, они устроились вдвоем на узкой кровати и мгновенно провалились в сон.