И в беде мы полюбим друг друга - [84]

А я подумала: так вот каким образом она за меня постояла, позаботилась, чтобы меня не уволили. Вот какое словечко она замолвила Бланше! Вот чего стоили похвалы Фантена! Все, все было фальшивкой! Меня ни для кого из них вообще не существовало.

Мне пришла в голову мысль, от которой мне стало совсем плохо. Но я слабым, едва слышным голосом все-таки сумела задать вопрос:

– Антуан? Ему какую отвели роль?

– Никакой! – чуть не закричала Ольга. – Он не имеет к этому ни малейшего отношения. Наоборот, из-за его вмешательства в твою жизнь весь проект мог пойти насмарку. Поэтому-то я и подталкивала тебя к нему. Сложись у вас все, передача бы провалилась, но не по моей вине.

Я ей поверила, но не успокоилась.

– Далия?

– Мы ей ничего не говорили. Ты ее знаешь… Она же такая… Она бы все запорола.

Ольга стояла и ждала, думала, что я еще о чем-то спрошу, и готова была мне ответить.

– Но ведь они не имели права снимать, правда же? – вмешалась медсестра. – Мы владельцы собственного изображения.

– Имели, – ответила Ольга со вздохом. – В нашем рабочем контракте есть пункт, который позволяет нашей компании снимать нас и распространять наши изображения.

Ольга хотела подойти ко мне поближе, но остановилась.

– Я знаю, ты никогда меня не простишь за то, что я была среди инициаторов этого отвратительного проекта. Но наш изначальный план не имел ничего общего с этим. И… да, я виновата. Я струсила. Я должна была наплевать на все их угрозы и поговорить с тобой, но я испугалась. Я в отчаянии. И совершенно искренне.

Она ждала, что я что-то ей отвечу, и, не дождавшись, ушла, опустив голову. Ей и вправду было стыдно. И возможно, все, что она сказала, было правдой. Но какое это имело значение теперь? Вокруг меня вертелось то, что они называли между собой «проектом». Они обсуждали меня на своих летучках, в то время как я, дремучая идиотка, прилежно трудилась и рада была поделиться со своими так называемыми подругами последними перипетиями своей истории. Они притворялись, что дружат со мной, добиваясь моей откровенности. «Собирали материал», как говорят профессионалы. Отбирали картинки, ища самые слезливые, от которых ахнет весь зал, когда они их покажут.

А я до конца своих дней буду терпеть последствия их бесчувствия и подлости. Для всех на свете я навсегда останусь синим чулком, жалким и ущербным. Картинки разбредутся по интернету. Но им-то это и нужно! Они хотели скандала, хотели шума любой ценой. А я? Я не вынесу того, что на меня будет валиться каждый день. Не вынесу, я это точно знаю.

И в моем сознании забрезжила некая, поначалу не совсем отчетливая мысль, но потом она прояснилась и показалась мне выходом: я могу покончить с собой. Пусть моя смерть будет на их совести, если только у них есть совесть. Да, это было единственное оружие такого жалкого существа, как я, такое же жалкое.

А хуже всего было то, что моя смерть будет им всем даже на руку. Все эти макиавеллианцы ею воспользуются, они не упустят выгоды от мрачной сенсации.

Нет, я должна им ответить, но ответить как-то по-другому. Направить свой гнев не на себя, а на них. Пришло время решиться! Но решиться на что?

И тут обида и гнев подсказали мне решение.

Ольга

Я ничего не ждала от разговора с Алисой, я пришла, чтобы снять камень с души.

Мной руководил эгоизм. Тот же самый, что и вначале, когда Фабрис Бланше, вдохновленный идеей «представительной демократии», модной как в политических кругах, так и во многих учреждениях и организациях, посчитал нужным приблизиться к интересам телезрителей. «Мы должны стать ближе к обычным людям, удовлетворять их желания! – вещал он, высоко подняв голову и глядя проникновенным взглядом на своих сотрудников, пригласив нас всех на то самое решающее собрание. – Мы должны исходить из их забот, опасений, надежд и создавать программы, рассчитанные на их эмоции. Посмотрите на социальные сети: людей трогают котятки с голубыми глазками, любящие папы, забавные или несчастные детки. Телезрители не отрываются от экрана, когда выступает Хануна[46] со своей компанией. Почему? Да потому что он один из них, говорит так же, как они, они смеются над одним и тем же. Они считают его правдивым и человечным. Наши креативщики далеки от житейской обыденности. Они охотятся за модными дивами, бегают по парижским вечеринкам и понятия не имеют о провинции и предместьях. Они вынашивают идеи для элиты или, в лучшем случае, предлагают имитацию иностранных форматов. Давайте пойдем другим путем! Давайте пригласим в нашу команду секретарш, ассистенток, помощниц, тех, кто из-за отсутствия времени, знакомств, денег редко выходит в свет, а то и никогда никуда не выходит, тех, кто, вернувшись домой, включает телевизор или подключается к социальным сетям в поисках эмоций, которых они лишены в жизни».

Кандис и я воспользовались случаем и предложили свои кандидатуры. Нас включили в команду «мозгового штурма», которую высокопарно называли «командой будущего». Мы с Кандис ждали от этого будущего премий и карьерного роста и все свое свободное время посвящали поиску новых концепций для передач. Мы не сомневались, что сможем предложить совершенно новую идею, чувствовали, что она где-то рядом, у нас под носом, в нашей обычной будничной жизни. Так оно и оказалось. В наше поле зрения попала Алиса. Мы подшучивали над ее старомодностью, застенчивостью, нелюдимостью, представляли, как безнадежно скучно и одиноко она живет, и вдруг сообразили, что Алиса и есть наш новый сюжет. Именно она одна из тех, на кого Фабрис призывал обратить внимание, человек, обделенный вниманием, закомплексованный, живущий мечтами. И нам пришла в голову мысль – теперь-то я вижу, насколько она чудовищна, потому что продиктована манией величия! – мысль, что мы будем помогать таким людям, будем вытаскивать их из серых будней, избавлять от комплексов, помогать найти свое место в обществе. В передачах обычно занимаются внешностью подопечного, меняют ему прическу, костюм или просто дарят подарки, а потом о нем забывают. Но мы захотели большего, мы захотели заняться трансформацией души и в качестве пробы предложили Алису.