И трижды был опущен занавес - [63]

– Я не поставляю новости журналистам, – ответил Кремер, – и не издаю газет. Если писаки что-нибудь разнюхают, остановить их не в моих силах. Однако я весьма признателен вам за откровенность. Стало быть, вы познакомились с мисс Браун всего неделю назад. Сколько раз вы вообще ее видели?

– Три, – ответил Джин.

У Кремера возникла масса вопросов к матери и к сыну. Допрос был в самом разгаре, когда Вулф перекинул мне клочок бумаги, на котором написал:

Попроси Фрица принести сэндвичи и кофе нам с тобой, а также тем, кого держат в гостиной. Но больше никому, за исключением, разумеется, Сола и Теодора.

Я вышел из столовой, отыскал на кухне Фрица, передал ему распоряжение Вулфа и вернулся назад.

Джин всячески демонстрировал готовность сотрудничать с полицией, да и миссис Орвин подробно отвечала на все вопросы инспектора, хотя это и давалось ей с трудом. Они сказали, что все время держались вместе, чему лично я не поверил, поскольку по крайней мере дважды за сегодняшний день видел мать и сына порознь… Да и Кремер тоже знал об этом с моих слов. Эти двое еще много чего наговорили, например: они не покидали оранжерею с момента своего прибытия и вплоть до ухода в обществе хозяина дома; они остались, когда остальные потянулись на выход, потому что миссис Орвин надеялась уговорить мистера Вулфа продать ей несколько растений; полковник Браун раз или два отходил от них, чтобы побродить в одиночестве; отсутствие Синтии не сильно их обеспокоило, поскольку я заверил их, что ничего страшного не произошло; и так далее и тому подобное. Перед уходом Джин предпринял новую попытку заручиться обещанием, что имя его матери не появится в прессе, и Кремер был настолько растроган его прямотой, что пообещал сделать все от него зависящее. И Кремера можно понять: люди такого типа запросто могут оказаться чьими угодно закадычными друзьями, включая комиссара полиции или же мэра Нью-Йорка.

Фриц принес нам с Вулфом по подносу, и мы заметно преуспели, поглощая сэндвичи. В тишине, наступившей после ухода Орвинов, явственно слышался хруст, производимый Вулфом, который набил полный рот овощного салата.

Кремер, нахмурившись, смотрел на нас. А потом заговорил, но обратился не к Вулфу, а ко мне:

– Это импортная ветчина?

Прежде чем ответить, я помотал головой и проглотил то, что было во рту.

– Нет, она из Джорджии. Свинки, взращенные на арахисе и желудях. Посол по собственному рецепту мистера Вулфа. Она аппетитно пахнет, а на вкус – просто объедение. Я спишу вам рецепт… Ох нет, проклятье! Никак не получится, ведь пишущая машинка осталась в кабинете. Вы уж простите. – Я отложил один сэндвич и взял другой. – Мне нравится их чередовать: сначала откушу кусочек ветчины, потом – осетрины, потом – опять ветчины, потом – снова осетрины…

Я видел, что инспектор сдерживается из последних сил. Он повернул голову и рявкнул:

– Леви! Тащи сюда этого полковника Брауна!

– Да, сэр. Тот человек, за которым вы посылали… Веддер… Он уже здесь.

– Тогда я сначала побеседую с ним.

Глава 6

В оранжерее Малкольм Веддер привлек мое внимание тем, как странно он держал в руках цветочный горшок. Когда он уселся по другую сторону обеденного стола от Кремера, я все еще думал, что к этому человеку стоит приглядеться, но уже после ответа на третий вопрос инспектора расслабился и вплотную занялся сэндвичами. Этот парень был актером, играл в трех спектаклях на Бродвее. Разумеется, это все объясняло. Ни один актер не возьмет цветок в руки просто так, как вы или я. Ему нужно как-нибудь драматизировать это действие, и Веддер, к несчастью, избрал способ, который напомнил мне о пальцах, смыкавшихся на шее жертвы.

Теперь он разыгрывал перед нами очередной этюд, изображая негодование и возмущение тем, что копы вздумали вовлечь его в идущее полным ходом расследование сенсационного убийства. Он то и дело грациозным жестом взбивал свои волосы, и я вдруг вспомнил, что годом ранее видел его на сцене.

– Полиция в своем репертуаре! – с чувством объявил он Кремеру, сверкая очами. – Это надо же! Втянуть меня в такую историю! Эти чертовы газетчики на крыльце, конечно же, сразу узнали меня и принялись щелкать камерами!

– Да уж, – посочувствовал Кремер. – Настоящая трагедия для актера: очередная фотография в газетах. Так или иначе, я вынужден задать вам несколько вопросов, поскольку вы сегодня присутствовали здесь. Вы член Манхэттенского клуба цветоводов?

Веддер ответил, что нет. Он пришел сюда вместе со своей подругой, миссис Бичем; она ушла пораньше, потому что торопилась на встречу, а он остался еще немного полюбоваться орхидеями. Тут актер не преминул заметить, что, уйди он вместе с ней, ему удалось бы избежать навязчивого внимания прессы. Как выяснилось, они со спутницей прибыли сюда около половины четвертого и все это время Веддер безвылазно торчал в оранжерее, а когда удалился, я преследовал его по пятам. Нет, он не встретил тут никого, кого бы знал или хотя бы видел прежде, не считая, разумеется, миссис Бичем. Он ничего не знает ни о Синтии Браун, ни о полковнике Перси Брауне – сроду не слышал об этих людях. Кремер задал все положенные в таких случаях вопросы и получил на них вполне ожидаемые отрицательные ответы, а затем вдруг спросил: