И тогда я солгал - [20]

Она снова пожала плечами с безразличием, которого не выразят никакие слова.

— Кто раньше смотрел за котлом?

— Берт Розуолл, но его призвали через несколько месяцев после тебя. Мой отец показал Джошу, как обращаться с котлом, но котел постоянно выходит из строя, когда Джош пытается его разжечь.

— Я могу взглянуть, если позволишь.

— Правда?

— Мы в армии много в чем поднаторели. Там учат быть мастерами на все руки.

Она опускает взгляд.

— Я не хотела сказать, что ты не умеешь, Дэн…

Она впервые назвала меня Дэном.

— Малышка не мерзнет? — спрашиваю я.

— Нет. Она спит со мной, а у меня в спальне горит огонь. Ей вполне тепло.

Меня не волновали сырость и холод. Меня не волновала муштра. Еда была лучше, чем я привык, однако я помалкивал, когда остальные ворчали и сравнивали ее с той, что готовили их мамаши. Я начищал свои ботинки и ремень, маршировал, вгонял штык в соломенное чучело, а оно подпрыгивало и дергалось. Тем временем шла война, о которой знал сержант Миллс, а мы — нет. Каково это — убить человека или идти под неприятельским огнем, который ведется для того, чтобы убить тебя? Я особо не размышлял об этом. Каждый день был сам по себе, а Боксоллский лагерь составлял отдельный мир между Мулла-Хаусом и войной. Я думал, что все будет хорошо, даже когда начались газовые учения. Зеленый юнец, что с меня взять. А потом были учения по оказанию первой помощи, не имевшей ничего общего с той первой помощью, которую я увидел во Франции. У нас был манекен, который не шевелился, не орал, не истекал кровью и не вонял дерьмом из-за того, что у него вываливались внутренности. Нас учили накладывать жгуты и пользоваться индивидуальными пакетами, нам втолковывали, что газ еще долго залегает во впадинах, у самой земли, даже когда мы уверены, будто он рассеялся.

Зрение у меня более чем превосходное. Глазомер тоже. Когда нас привели на стрельбище, я раз за разом попадал в цель. Я знал свою винтовку, знал, на что она способна, знал, что нужно делать, когда она перегревалась от стрельбы. Я мог бы попросить о переходе в снайперский отряд, но не хотел высовываться. Тогда казалось, что если мы будем держаться вместе, все сложится не так уж плохо. Нас учили ухаживать за своими «Ли-Энфилдами», как за младенцами: смазывать, чистить металлической сеточкой, которую не так-то просто раздобыть в окопах, чего мы еще не знали, а если засорятся — мыть кипятком. Ты не отделял себя от своего оружия, как не отделял себя от своих рук и ног.

Я знал, что хороший глазомер — это еще далеко не все, но зрение у меня было острое. Или быстрое. Пожалуй, в конечном итоге это одно и то же. У Фредерика, по его словам, тоже было отличное зрение, но не такое хорошее, как у меня. Он постоянно спорил на этот счет, когда мы были детьми, а я всегда замечал косяк скумбрий или тюленью морду на секунду раньше, чем он.

Фредерик выпал из моей жизни, будто камень. Он стал офицером-слушателем, потому что в школе прошел офицерские курсы. По недомыслию я полагал, что мы с Фредериком будем все время вместе и поплывем во Францию на одном корабле. Я не понимал, хотя, конечно, мог и догадаться, что человека, который должен получить офицерское звание, будут подготавливать совсем по-другому. Очутившись в лагере, я почти сразу осознал, насколько я заблуждался и какой разрыв между офицером и рядовым. То были существа различного порядка. Однако Фредерик написал мне письмо своим корявым почерком:

Все это весьма, весьма диковинно, не правда ли, мой кровный брат? Любопытно узнать, где диковиннее — тут у нас или там у вас. Сквозь крышу нашей казармы рекой хлещет дождь, а в воскресенье я буду судить боксерский матч среди рядовых. Миссис Деннис (свою мачеху он называл только так) пишет, что мою комнату оклеят новыми обоями. Она их уже выбрала, с миленьким светленьким узором, который очень подойдет для детской. Ее сестра с семейством приезжает в гости на несколько месяцев, и миссис Деннис считает, что для детей лучше всего подойдет моя комната. Она уверена, что мне будет вполне уютно в Синей комнате, поскольку дома я буду появляться так редко. (Или вообще больше не появлюсь? Как ты думаешь, мой кровный брат? До какой степени мне следует ей угодить?) У миссис Деннис хлопот полон рот — из-за мебели для детской. Она полагает, что во всем виновата эта проклятая война, которая все перевернула вверх дном. Однако ей радостно сознавать, что я исполняю свой долг.

Фелиция связала мне шарф, одним концом которого можно обернуть разве что мизинчик младенца, зато другим — целый полк. Она говорит, что они в школе вяжут теплые вещи для солдат, а мисс Трингэм в это время читает вслух «Широкий, широкий мир».[11] Благодарение Небесам, Фелиция еще не отважилась связать носки. Бывают ли другие такие неумехи, как моя сестра? У меня нет словесных дарований, мой кровный брат, но я говорю правду. Подмечай, пожалуйста, насколько у вас там все диковинно.

На полях был рисунок, изображающий Фредерика, который лежал на спине посередине боксерского ринга, рядом с ним миссис Деннис торжествующе размахивала обойной щеткой, а сержант с чудовищными усами объявлял нокаут.