И так же падал снег - [101]

Не знаю, какой тебе снился сон, но он должен быть «в руку». Все получилось удивительно здорово! До полуночи оставалось добрых два часа, а радиограммы уже переданы. Я не удержался и поблагодарил радиста центральной. Он не ответил на благодарность и дал мне «ас» — жди. Вероятно, будет ответ…

Меня подмывало схватить трубку телефона, вызвать майора и доложить ему обо всем. А потом броситься к Ксане, поднять ее и пронести по этой старой хате с победным криком «ура!». Но я заставил себя сидеть на месте, ждать, что мне предложит центральная, и довести дело до победного конца. Я сделал вид перед своей «Эрбушкой», как будто ничего не случилось, а просто идет обычная работа.

Может, действительно существует этот слой Хевисайда и он отразил, как небесное зеркало, маленький лучик моей рации и направил его в наушники штабного радиста? Но, что бы там ни было, а я на коне! И мы еще заживем с тобой, Ксана! Самое страшное осталось позади. По всем фронтам идет наступление, и только поспевай теперь заводить машины…

Как хорошо, что я не прогнал тогда тебя. Ты очень плохо начала. Пришла на рацию, когда все кругом гремело и рвалось.

— Садитесь на мое место, надевайте наушники, — сказал я.

Ты глядела на меня большими испуганными глазами и не двигалась с места.

— Вы что, не слышите? Выполняйте приказание, товарищ ефрейтор.

Ты осторожно села на скамью и стала медленно надевать наушники, не сводя с меня глаз. Надев радиотелефоны, поправила распустившиеся волосы и замерла в ожидании.

— Что вы смотрите на меня? Вот шкала. Принимаем на волне 173.

Я надел вторые телефоны и, обхватив пальцами ручку настройки приемника, стал ее медленно вращать.

— Вот так, когда работаешь на прием, следует прощупывать эфир, чтобы, упаси бог, не проворонить вызов. Поняли?

Вражеские самолеты, отбомбившись, уходили на запад, провожаемые огнем зениток.

Я выключил свет, открыл шторы и в темном квадрате неба увидел висячие «фонари», разбросанные фашистскими летчиками.

— Опять ушли ни с чем! Но… слышите?..

Ты не поняла вопроса и удивленно посмотрела на меня.

— Нас вызывают. Предлагают радиограмму. Неужели не слышите?

В комарином сплетении сигналов ты ничего не разобрала, да и не знала, какую станцию слушать: пискливые знаки Морзе назойливо лезли в уши, и ты не могла отличить одной станции от другой.

— Наша, — сказал я, — с характерным глуховатым оттенком. Отвечайте, что слышимость хорошая и готовы принимать радиограмму.

Я включил передатчик. Стало светло и торжественно на рации. Ты взялась за ключ и… опустила руку.

— Я не могу…

— Чему же вас учили? Передавайте, как можете!

Ты даже не могла дать настройку, в все знаки слились у тебя в полнейшую неразбериху сигналов. Я слушал твою передачу и чувствовал, что уже презираю тебя, беспомощную стажировщицу: у каждого свой талант. Нет слуха — бери автомат, становись снайпером, не умеешь стрелять — иди в обоз.

Как я и ожидал, батальонный радист не понял ответа, скорее всего коллега ожидал услышать стремительную передачу, а не детский лепет, и потому подумал, что я прослушал его, и стал снова запрашивать о слышимости и предлагать радиограмму.

Все это поняла и ты.

Растерянно, словно совершила непоправимую ошибку, ты глядела на меня и ладонью вытирала пот со лба.

— Отвечайте еще раз.

Ты снова взялась за ключ и старательно, как учили в школе радистов, стала отбивать сигналы: сначала три раза — настройка, потом позывные батальона, потом свои… Радист первого класса Шахов, дежуривший в это время на батальонной радиостанции, понял, что ему «подсунули» стажировщика, оскорбился и ответил стремительной очередью знаков, означающих: «Вон от рации! Посадите опытного радиста».

Ты сняла наушники и положила их на стол.

— Рассвирепел Шахов, — сказал я, — не любит воспитанников детского сада.

Ты отбросила наушники и встала.

— Смена еще не окончилась, — сказал я. — Мы продолжаем работать. Передайте еще раз, что слышите отлично и пусть он передает как можно быстрее и… давайте без капризов.

Шахов, прослушав передачу, включился в эфир немедленно и, не давая никаких позывных, сразу приступил к делу. Ты напрягла весь свой слух, но Шахов бешеной быстротой передачи сбил тебя с толку.

— Принимайте, принимайте! — приказал я.

Но карандаш прыгал у тебя в руках, и ты пропускала один знак за другим…

Шахов старался. Он приложил все свои способности и силы и работал как никогда блестяще. Отыгравшись на ключе, он запросил нарочито медленно: «Как приняли?»

Это звучало издевкой.

— Отвечайте, — сказал я.

— Что же отвечать? — удрученно проговорила ты.

— Отвечайте, что радиограмма принята полностью. Если есть что еще, пусть передает, да побыстрее.

— На это я не пойду! — вскрикнула ты. — Снимайте меня с рации!

— Выполняйте приказ! Я никого не собираюсь обманывать. А радиограмма — вот она, принята полностью. — И я показал тебе листок из своего блокнота, заполненный стройными рядами цифр.

— Как же вы?!

— Очень просто. Эту станцию слышно за версту…

«Плохо дело», — подумал я и решил доложить начальнику связи о полной беспомощности стажировщицы. Пусть идет в телефонистки, раз слон на ухо наступил.

Но ты настояла на своем и не ушла с рации. А я сдался. Через несколько дней эти же самые батальонные слухачи посылали «воздушные поцелуи», принимая тебя за меня. Да, здорово ты навострилась! Быстро и удивительно точно переняла мой почерк.