И так же падал снег - [10]

— Вот что, — сказал он тете Ене. — Сегодня я уйду. Надо бы проститься мне со всеми.

— И не придумывай! — сказала по своей привычке тетя Еня. — Лежи знай. Я тебе горчичники поставлю.

— Мертвому припарка! — рассердился дядя Андрюша. — А ну-ка беги живей да зови ко мне родных!

— Господи Сусе-Христе! — пригляделась тетя Еня. — Да на кого ж ты меня покидаешь?

— Иди, иди! Потом будешь причитать!..

А вокруг зеленела земля и, наверстывая время, тянулся к солнцу густой бурьян — как во все прежние времена. В слободке стояла сонная тишина, словно люди боялись выдать себя каким-нибудь громким словом или неосторожным шагом, и не лаяли псы. Только Шарик глухо выл из конуры, чувствуя беду…

После похорон все вернулись обратно и стояли молчаливой толпой во дворе, ожидая очереди к поминальному столу. Сначала пропустили приблудных, приставших к похоронной процессии каких-то древних старцев и мало знакомых людей. Потом накрыли стол для своих, чтоб посидеть без посторонних лиц и обговорить все дела…

Разлили по стопкам водку, принесли горку коричневых, ноздреватых блинов, миску со щами и миску грибного супа — на выбор. Но сперва по поминальному ритуалу надо было съесть блин и кутью и, не говоря ни слова, мы принялись за первое блюдо.

За столом было тесно, и все ели, низко наклоняясь над тарелкой, чтоб не толкнуть соседа локтем, а стул, на котором всегда сидел дядя Андрюша, был пуст. Среди тарелок выступала рамка с его фотографией и перед ней стояла стопка водки и закуска, словно дядя Андрюша припоздал к столу и ему оставили местечко. Выпили не чокаясь, не воздравие, а на помин души, за «царствие небесное». С дороги все проголодались и дружно принялись за варево. Тетя Еня однако зорко следила за порядком и под «жидкую закуску» просила наливать по новой, меняя пустые поллитровки на полные, тяжелые бутылки.

— С едой нынче трудно, — вздыхала она, — сами знаете. Спасибо Василию Яковлевичу, а то б и угощать было нечем.

Все посмотрели на Василия Яковлевича, который помог вдове продуктами, и он, слегка покраснев, закивал головой, подтверждая ее слова и как бы говоря: «Ничего не попишешь, надо помогать ближнему». И в эту минуту я его узнал: дядя Вася!

Но почему-то он стал ниже ростом, и не такой уж размашистый и плечистый, как показалось мне тогда. Обыкновенный человек с рыжими усами. И в глазах у него бегали чертики, словно он вот-вот выкинет какой-нибудь номер. От этого, наверно, он и не мог задержать свой взгляд на человеке. А так, — глянет раз — и глаза в сторону. Боится, видимо, как бы чего не сказать, или не сделать такого, что обидело б человека.

— Да, пища — полбеды, — говорила тетя Еня. — Без Василия Яковлевича лежать бы Андрюше на краю кладбища… А он там все сделал и всего добился. Теперь на главную-то аллею не страшно когда и одной прийти…

— Помощный вы человек, Василий Яковлевич, — заговорили напрямую за столом, — спасибо вам!..

А он закусывал, кивал головой и поводил плечами:

— А как же! Надо помогать человеку.

И как-то так получилось, что все сдвинулись и дядя Вася оказался на стуле дяди Андрюши, а фотографию поставили на подоконник. За столом стало просторнее, и разговор оживился.

В распахнутые окна залетал сырой волжский ветерок и на минуту смывал устоявшийся в доме приторно-сладкий запах. Открыли было дверь для сквозняка, но кто-то убоялся простуды и вспомнил, что этот неистребимый дух, который после себя оставляет покойный, все равно ничем не возьмешь, а проходит он сам собой через сорок дней, и дверь прикрыли.

Заговорили про дядю Андрюшу, какой он был золотой человек и как он всю жизнь гоношил для дома. Только бог детей не дал.

Кто-то вспомнил его как партизана, который был горяч, но быстро отходил душой.

Когда-то был он красногвардейцем и потому завещал хоронить его без попов и отпевания. Желание покойного было исполнено (да и попа уж в слободе не было), однако тетя Еня наняла двух старушек, и они поочередно гундосили над покойным, читая замызганные листы псалтыря. Но это уж воля тети Ени. Без этого она не решилась отправить покойного в неведомый путь.

— Ну и хорошо, ну и ладно, — поощряли родственники мою тетку. — Никто еще не знает, что там…

— А удивительно, — говорила тетя Еня, — так это его предчувствие…

— Больные всегда чуют свою кончину, — сказал дядя Вася. — Здоровый умирает сразу, как подкошенный, а больной тает и подсчитывает каждую минуту.

— Все уйдем, никто не останется, — сказал мастер Черенков. А он был самым сведущим человеком в слободе и ему можно было верить.

— Теперь только кошки это чуют, — заговорили за столом. — Никогда кошка дома не умрет, всегда уйдет и спрячется от глаз людских.

— Также и слоны, — поддержал Черенков. — Говорят, есть даже кладбище слонов. Там и добывают дорогую слоновую кость.

— О, господи! — вздохнула тетя Еня. — Да что это мы все про кошек да собак, а стопки-то пусты. Покойный — страх как не любил, когда передергивали.

— Да уж, хлебосольный был хозяин! — подхватило застолье. — И наказывал, чтоб не лили слез над его гробом, а чтоб, как всегда, пили, закусывали да и спели б…

— Ну уж и петь! — возмутилась, тетя Еня. — Люди вон под окном ходят…