И сошлись старики. Автобиография мисс Джейн Питтман - [24]

От гнева мясистое лицо Мейпса и вовсе побагровело. Его подмывало опять влепить старику затрещину, а то и вовсе пришибить его.

— Старик, тебе случалось видеть, как умирают на электрическом стуле? — спрашивает Мейпс.

А дядя Билли все трясет головой.

— Нет, сэр, — говорит.

— Малоприятное зрелище, дядя Билли. Особенно когда ток пропускают сквозь тебя самого. Ты так хочешь умереть?

— Нет, сэр. Но, видно, так суждено.

— Даже если так и суждено, дядя Билли, ты не хочешь так умереть, — говорит ему Мейпс. — Когда через тебя пропускают ток, стул пляшет — я это не раз видел. Понимаешь, дядя Билли, у нас в Байонне своего стула нет. Нам за ним приходится ездить в Анголу. Так что мы не привинчиваем стул к полу — для одной казни стоит ли труда? Так вот, когда через тебя пропускают ток, стул ходит ходуном, стул пляшет — я это не раз видел. Малоприятное зрелище. Ты так хочешь умереть?

— Нет, сэр.

— А если я тебя сейчас заберу и тебя осудят, что, по-твоему, тебя ждет? Или ты надеешься, что слишком стар и тебя не посадят на электрический стул?

— Нет, сэр.

— Так как?

Старик провел языком по распухшей нижней губе и снова уткнул глаза в землю. Мне показалось, Мейпс его дожал. Все — и на галерее, и во дворе — смотрели на дядю Билли, ждали, что он ответит.

— Некогда мне с тобой целый день возиться, — говорит Мейпс.

Старик поднял глаза на Мейпса, и голова у него опять затряслась.

— Я его убил, — говорит.

— За что? — спрашивает Мейпс.

— Не понял, сэр?

— За что ты убил Бо?

— За то, что они моего сынка погубили, — говорит старик и смотрит Мейпсу прямо в глаза, и голова у него трясется еще сильней. А распухшая нижняя губа дергается. — Забили его. Били, пока он не тронулся, и нам пришлось отдать его в Джэксон. Он не только меня — маму свою и то узнавать перестал. Мы ему возим конфеты, возим пироги, а он их трескает, как кабан кукурузу. Других сумасшедших нипочем не угостит. Нипочем никого не угостит — ни меня, ни маму, ни других тамошних сумасшедших. Зароется в пирог, как кабан в кукурузу, и давай трескать. Мама ему отрежет ломтик, положит в руку, а он выронит его на стол и знай трескает, как кабан кукурузу. Не пристало человеку таким быть. У мамы всякий раз, как увидит его, сердце кровью обливается.

— Кто бил твоего сына, дядя Билли? — спрашивает старика Мейпс.

— Люди говорят, Фикс с дружками.

— Но точно ты не знаешь?

— Люди так говорят, а мне откуда знать. Меня там не было.

— И когда же это случилось, дядя Билли?

— Давно уж, как он с войны вернулся.

— С какой войны?

— С Гитлером и с япошками.

— И ты с тех самых пор таишь зло на Фикса, дядя Билли?

— Я зла не таю. Библия не велит таить зло.

— И убивать Библия тоже не велит.

— Да, сэр. Правда ваша.

— Так как же?

— Порой, шериф, приходится идти против Библии, — говорит Мейпсу дядя Билли, а сам безостановочно трясет головой.

— Не ты его убил, — говорит Мейпс. — И ты, по-моему, знать не знаешь, кто убил Бо. Ты просто пешка. Пешка в их игре. Тебя тут не было, и тебе не сказали, кто его убил и как убил, верно я говорю?

— Нет, сэр, зачем им было мне говорить? Я его и убил.

Мейпс обвел глазами двор и снова перевел взгляд на старика.

— Прицелься в бобовый стебель вон там, на огороде, — говорит Мейпс.

— В который? — спрашивает старик.

— В который увидишь, — говорит Мейпс.

— Я все их вижу, — говорит старик, а голова у него трясется не переставая.

— Целься, — приказывает Мейпс, теряя последние остатки терпения.

Дядя Билли приложил ружье к плечу и прицелился в ближайший стебель метрах в трех от него. Он не сразу сообразил, какой глаз надо закрыть. А когда наконец сообразил, ружье у него так и прыгало — ни дать ни взять волшебная лоза, когда она почует воду.

— Хватит с тебя, — говорит Мейпс.

Старик скинул ружье. Его даже пот прошиб — так он уморился.

— Да, дядя Билли, Бо за тобой не угнаться — ему ведь надо было и трактор остановить, и ружье достать, и во двор войти, — говорит Мейпс. — И ты все равно будешь настаивать, что это ты его убил?

— А я стал прицеливаться, только когда он уже канаву перешагнул, — говорит дядя Билли.

— У того, кто убил Бо, дядя Билли, не тряслись руки, — говорит Мейпс. — И действовал он уверенно, уверенно и спокойно. Знал, что делает. Время, расстояние — все выбрано безошибочно. Бо убил охотник, дядя Билли. Хороший стрелок. Не тебе чета. Ты сроду ни за чем не охотился, кроме как за местом получше в баптистской церкви. Поближе к батарее — зимой, поближе к окну — летом. Сгинь с моих глаз, дядя Билли. Уйди куда подальше.

— Слушаю, сэр, — говорит старик. — А все равно его убил я.

— Сказано тебе, уйди, или не сказано? — говорит Мейпс.

— Ухожу, сэр, ухожу, — говорит дядя Билли, пятясь, а сам все трясет головой. — А только убил его я.

— Хорош бы я был, если б привез в Байонну эту развалину, — говорит сам с собой Мейпс. — Да меня бы так обсмеяли, что я потом носу не смел бы сюда показать, и это бы, считай, еще легко отделался: ведь вполне мог бы и в психушку на веки вечные угодить. — Потом не спеша повернул голову и поглядел на Мату, примостившегося у стены. — Мату, поди сюда, — говорит.

Джозеф Сиберри, он же Руф

Когда Мейпс подозвал Мату, Кэнди двинулась к Мейпсу и загородила от него крыльцо. А за ней и все мы потянулись к Мейпсу. Мейпс поглядел, как мы подступаем к нему, но и глазом не моргнул, а опять поглядел на Мату. Мату уже встал и с ружьем в руках двигался к крыльцу.