И снова взлет... - [31]

— Боже мой, да в парикмахерскую, к Римме. Вон ее землянка, рядом. У нее и йод и пластырь — все есть. Я же у нее частенько бреюсь. Как порежет, тут же тебя йодом. Или пластырь наклеит. У нас кто с пластырем, все знают — у Риммы побывал.

Малявке, видно, не хотелось идти к этой неизвестной ей Римме-парикмахерше, что-то, верно, ей подсказывало, что лучше бы туда сегодня вообще не ходить, и она несмело попросила:

— Может, обойдется, товарищ лейтенант?

— Нет уж, не выдумывай. Или хочешь, чтобы у тебя было заражение крови? То-то и оно. Так что пошли без разговоров. Вон ее землянка. Пошли, а то понесу на руках, сгребу в охапку и понесу.

Вот так они и очутились в землянке у Риммы-парикмахерши, а Римма, как на грех, была не одна: в «кресле» для клиентов у нее сидел обильно намыленный, незнакомый Кириллу офицер, видать, из батальона аэродромного обслуживания (летчика Кирилл узнал бы сразу), и такой же офицер, тоже лейтенант по званию, только не одутловатый и сонный, как первый, а остролицый и с усиками в стрелочку, уже до глянца выбритый и донельзя надушенный, сидел, развалясь в углу на ящике, и занимался тем, что подавал оттуда реплики, от которых Римма вспыхивала, а первый надувал щеки и ловил ртом воздух.

Увидев Кирилла, Римма отложила в сторону бритву с помазком и поспешила его поприветствовать самым радушным образом. Кирилл был ее постоянным и уважаемым клиентом. Правда, Римма терпеть не могла в своем заведении женщин, особенно хорошеньких, справедливо полагая, что рядом с ними она заметно проигрывала, но на этот раз и только, конечно, ради Кирилла было сделано исключение — Малявку она встретила тоже довольно сносно, а когда узнала, что привело их сюда, тут же, напустив на себя подобающую случаю важность, завела Малявку за перегородку и все сделала как надо, заключив свое врачевание словами: «Теперь до самой смерти ничего не будет».

Остролицый лейтенант с усиками, увидев, что операция по наклеиванию пластыря на Малявкину коленку прошла блестяще, предложил это дело обмыть.

— За ваши золотые руки, Риммочка, — пояснил он свое предложение и не успел кто-либо возразить, как он тут же извлек из глубины своих щегольских галифе поллитровую бутылку водки под сургучом, подержал ее на весу, чтобы все могли полюбоваться ею вдоволь, и завлекающе улыбнулся.

Римма с неловкостью посмотрела на Кирилла — Кирилл маловразумительно пожал плечами. Тогда Римма приняла решение единолично: как-никак, хозяйкой здесь была она. Только предупредила:

— Чтобы все было резонно, товарищи. Я не люблю, когда не резонно и вообще.

— Резону будет, хоть отбавляй, — заверил ее лейтенант с усиками. — Комар носа не подточит. — И, лихо подмигнув всем разом, в том числе и не знавшей куда себя деть Малявке, с проворством ресторанного официанта принялся сооружать у себя в углу какое-то подобие столика, на котором в мгновение ока появились, строго соблюдая субординацию, сперва, как главнокомандующий, бутылка водки под печатью, затем горбушка хлеба, за хлебом — шматок колбасы и, уже в качестве замыкающих этот парад, луковица и щепотка соли.

Первый тост, как было принято в те дни, был провозглашен за победу. Другой, хотя бы и не менее патриотический, не прошел бы. Первый — только за победу, а там уж, после, если, конечно, на столе что-то еще оставалось, пили за все прочее, в том числе за присутствующих. Тост, как и предполагал Кирилл, произнес лейтенант с усиками. И не потому, что был хозяином бутылки. Бутылка, да еще в авиации, где, если с головой, всегда можно было подразжиться спиртом, не проблема, а потому, что Римма к нему, этому ходовому лейтенанту, явно благоволила и, по всему видать, принимала его у себя здесь уже не первый раз. Это было заметно и по тому, как она восторженно, почти не дыша, глядела на него во все глаза, когда он произносил свой тост, и как чрезмерно деликатно, двумя пальчиками, подала ему кружочек колбасы на закуску, и как притворно возмутилась, когда он через стол — лейтенант сидел напротив — изловчился и поцеловал у нее эти два пальчика и при этом аппетитно причмокнул губами.

Кирилл не впервые встречал подобных людей: такие, как этот лейтенант, водились, пожалуй, на каждом аэродроме, и все они были людьми по-своему даже примечательными и авиация без них что-то бы да потеряла. Исполняя в батальонах аэродромного обслуживания самые различные должности, то есть видя небо лишь с земли, они тем не менее из кожи лезли вон, чтобы только походить на летчиков, а при возможности и выдавали себя за оных. Эти люди храбро вступали в единоборство даже с воинским уставом, чтобы только, вопреки положенной форме, носить кожаный реглан, комбинезон или куртку, а на поясном ремне — финский нож с наборной рукояткой и компас, будто они тоже, как и летчики, после неудачного воздушного боя могли очутиться на вражеской территории, где без финки и компаса и в самом деле пропадешь. И все это на них — и реглан, и куртка, и финка с компасом, которые они ухитрялись где-то доставать, а может, и покупать втридорога, — всегда было новенькое, с иголочки, и носилось с таким шиком и блеском, что, поглядев на иного из них, можно было подумать, что он и впрямь только что вернулся из боевого вылета, где сбил по меньшей мере пару «мессеров», да из-за скромности не рассказывает, хотя на самом деле этот бесстрашный ас не всегда мог отличить «пешку» от «яка» или «кобру» от «бостона