И снова взлет... - [25]

Кирилла это озадачило, и какое-то время он помедлил, продолжая стоять неподвижно, и генерал, видно, теряя терпение, повторил:

— Так вы танцуете, лейтенант, или не можете набраться храбрости?

Кирилл выгнул грудь.

— С удовольствием, товарищ генерал, если позволите.

— А это вы уж у нее самой спросите, — с нарочитой грубоватостью ответил тот. — Разрешит — потанцуете. Только чтоб потом привести сюда. А то еще бросите на полдороге, — не менее бесцеремонно добавил он и, обменявшись понимающим взглядом с сидевшим по соседству начальником штаба, полковником, самодовольно хохотнул.

Кирилл не понял причины его смеха, он снова устремил взгляд на Светлану Петровну и, почтительно склонив голову, проговорил:

— Разрешите пригласить вас на танец, Светлана Петровна.

Когда Светлана Петровна под «Дунайские волны» вложила свою руку в руку Кирилла и подалась к нему, чтобы ему было удобнее взять ее за талию, он ничего, кроме озабоченности, не почувствовал. Он даже не смог бы сказать, какой оказалась у нее рука, маленькой или большой, с нежной кожей или сухой. Сейчас для него это просто была рука партнерши, которую положено было поддерживать на весу, а не пожимать, как порою делают, когда танцуют не с женами генералов, хотя раньше, еще несколько минут назад, до этой вот своеобразной экзекуции перед барьером, одно прикосновение к этой руке привело бы Кирилла в трепет. И от того, что он обнимал ее за талию и невольно нащупывал пальцами между лопаток что-то такое, что было не для посторонних глаз, радости, а тем более блаженства тоже не испытывал — только одну неловкость и скованность, словно перед ним был бесценный, но не живой человек, с которым на виду у всех он должен был покружиться в вальсе, а как пластинка кончится, вернуть хозяину обратно в целости и сохранности. И на волосы ее, уложенные просто и изящно, и на которые раньше он не мог глядеть без восхищения, он сейчас глядел как на помеху: своим запашистым щекотанием они только отвлекали ли его от его важных и сложных обязанностей — вести свою партнершу строго по курсу, чтобы избегать опасных в таких случаях столкновений и вообще не ударить в грязь лицом.

Но сталкиваться-то вовсе было не с кем — танцевали в зале они, оказывается, совершенно одни: все ребята и девчата поголовно, будто уговорившись им не мешать либо не решаясь отважиться танцевать, когда пожелала танцевать жена самого генерала, самоотверженно подпирали спинами стены и косяки двух распахнутых настежь, чтобы не было душно, дверей и вроде бы почтительно, а на самом деле скорее с потаенным любопытством, чтобы ненароком не вызвать гнев генерала, наблюдали за ними.

Кирилл сперва не удивился, подумал, что это обычная раскачка, что сейчас эти пялившие на них глаза люди потолкают, для подначки, друг друга локтями и последуют их примеру, и все пойдет своим чередом, да не тут-то было. Он прошел со своей партнершей еще ползала, а они и не думали оставлять стены без своих спин и плеч. Кирилла уже задело за живое. Получалось, что он один, будто проклятый, должен был тут за них выписывать ногами на зашарканном полу вензеля и обливаться потом, когда музыка играла для всех, а они лишь поглядывали на него с умилением и выжидали, справится ли он со своей задачей, не произойдет ли вдруг что-нибудь этакое, что могло бы их хорошенько позабавить. Это было несправедливо, и у Кирилла появилось такое ощущение, как если бы его намеренно сейчас раздели донага и, оставив для смеха лишь одни, ставшие неимоверно тяжелыми, сапоги, разглядывали со всех сторон, как разглядывает летчик цель через прицел, с наслаждением, может, смакуя постыдные подробности, которых не было, но которые могли показаться, если сильно захотеть. Сколько раз он ходил на самые, казалось бы, безнадежные задания, сколько раз его зажигали «мессера» и поджаривали зенитки, а такое он, наверное, еще не испытывал, это для него — танцевать одному, как балерине на экзамене, когда на тебя смотрят сотни глаз, в том числе пара генеральских, и только и ждут, чтобы ты дал маху, — было, пожалуй, похуже, чем остаться один на один с тем же «мессерами». Там, в небе, если уж на то пошло, можно было хотя бы рвануть в облака или, на худой конец, спикировать к земле, а здесь, в этом зале, под прицелом стольких глаз, рвануть было некуда, здесь, хочешь — не хочешь, а неси свой крест, коль за него взялся, до конца, да еще делай вид, что тебе это ужасно нравится. И Кирилл, хотя и сгорал от стыда и возмущения, нес, только не с веселым видом, а обреченно, будто приговоренный к смерти. Но на втором кругу он все же не выдержал и начал сдавать — плохо слушал музыку, раза два сбился вдруг с ритма, а один раз вошел в такой глубокий вираж, что едва не выпустил из рук свою драгоценную партнершу, и тогда, ужаснувшись и сбавив обороты, он начал бросать отчаянные взгляды то на одного из своих друзей-приятелей, то на другого, как бы моля их, чтобы они поскорее вытаскивали из углов своих партнерш и шли танцевать тоже и тем бы дали ему передышку. Но летчики неопределенно пожимали плечами и делали вид, что не понимают, в том числе и Сысоев сделал вид, что не понял его, хотя Кирилл, вконец отчаявшись, и прошипел ему на ходу уже чуть ли не в полный голос, когда поравнялся с ним на повороте: «Прикрой, будь человеком». Итак, помощи ждать, казалось, больше было неоткуда, и Кирилл начал обрастать гусиной кожей и еще больше сбиваться с такта.